Пару раз ей снова попадались на дне Кен-Юряха густо-красные сгустки, правда, гранаты мелкие, как пшеничные зерна, и не так отшлифованные. Сквозь лупу хорошо просматривались грани естественного скола. «Чего доброго, а гранат наберу на браслет, вместо алмаза – на кольцо», – усмехнулась Лариса, складывая гранаты в мешочек. А как хотелось, как мечталось, чтобы на зависть всем, носить на пальце кольцо с первым алмазом, да не простым, а тем, первым, найденным на открытой ею богатой россыпи, а еще лучше – верх фантазии! – первой советской кимберлитовой трубки!..

От невеселых размышлений ее отвлекла журавлиная стая. Птицы пролетали низко, их печальные гортанные голоса, пронизанные тоской расставания, будили грустные воспоминания и жалость по давно ушедшим годам, по близким, дорогим людям, которых уже не существует на земле, а только живут в памяти тех, кто их знал.

Лариса долго смотрела вслед улетающим к югу птицам. И вспомнились ей сейчас почему-то не самые страшные дни фронтовой жизни, не ослепляющие торжеством радости дни великой победы, а самая первая заурядная бомбежка, под которую она попала, наивная и глупая в общем-то девчонка, зеленая первокурсница Ленинградского университета, не прослушавшая еще ни одной лекции на своем геологическом факультете, да первый неравный бой отчаянных зенитчиков с прорвавшимися на Ленинградское шоссе немецкими танками. И побудили воспоминания журавли да кроваво-красные гранаты. А может быть, и не гранаты, а те капли крови, что стекали с кусков лосятины, положенной на жерди, и падали на жухлую траву, на опавшие листья. Найденные ею гранаты лишь напоминали о тех каплях.

Тогда тоже было лето. Знойное лето сорок первого года.

Война смешала все мечты и планы.

В дни, когда началось вторжение гитлеровцев, она с золотой медалью окончила десятилетку. Как и многие сверстницы, она верила в скорое и неизменное поражение зарвавшихся фашистов. Молодость всегда беспечна и самоуверенна. Под вой сирены воздушной тревоги Лариса, затаив дыхание, искала свою фамилию в вывешенном приказе о зачислении на геологический факультет. Она была в числе тех немногих счастливцев, которых приняли в университет без вступительных экзаменов. И тот скромный листок приказа, приколотый канцелярскими кнопками к фанерному щиту, казался Ларисе в те минуты надежной путевкой в грядущую романтическую жизнь. Она даже в самых страшных кошмарных снах не могла предположить, какие жестокие экзамены ей, всему ее поколению приготовила судьба, какую школу долготерпения и мужества, какие четыре года фронтового университета ждут ее в близком будущем. Но будущее – это завтрашний день, это то, о чем никто пока не знает, чего еще нет. До него еще надо дожить. И потому сегодняшние радости рождали счастливую надежду.

– Тебя зачислили? – Перед Ларисой стояла девушка, темные волосы до плеч, лицо красивое, хотя и в легких веснушках, а в глазах, широко раскрытых, неподдельное счастье.

– Да, зачислили. Третья сверху моя фамилия.

– А моя девятая. Говорят, что девятка – счастливое число. Нам вместе учиться в одной группе. Давай начнем дружить? – предложила девушка и протянула руку. – Согласна?

– Согласна.

– Меня зовут Таня. А тебя?

– Лариса.

– У тебя красивое имя, – сказала Таня, – как у героини фильма «Бесприданница».

– Знаю, там Алисова играет, – ответила Лариса. – Но и у тебя не хуже. Тоже литературное, пушкинское.

Они бы и дальше продолжали беспечно щебетать, но в вестибюле появился долговязый дежурный с красной повязкой на рукаве и противогазом на боку.