Он поднял воротник из овчины, засунул руки поглубже в карманы и побрел к охотничьему домику «Старый лось», гадая, как, черт возьми, он вообще собирается выживать шесть долгих заснеженных месяцев в этом маленьком деревянном жилище возле озера, погребенном под толщей сугробов.

Кто испытает к нему жалость, если он не выживет?

А после наступления этой зимы ему предстоит пережить еще одну. Интересно, куда его тогда пошлют?

Впрочем, ему никуда, собственно, и не хотелось.

Время тянулось бесконечно, пока он шагал по узкой, изрытой колеями тропе, с обеих сторон густо поросшей ельником и ягодными кустарниками. Подлесок уже темнел вечерними тенями.

Он мог бы взять квадроцикл, но охотничий домик находился всего в шести милях от его нового дома, и ему, чтобы сохранить душевное равновесие, срочно требовалось пройтись. Но пока он шел, незаметно возникло реальное ощущение, что за ним наблюдают.

Гейб остановился и прислушался. Он не мог сказать что, но что-то было явно не так. Справа от него в лесу внезапно раздался легкий хруст.

Его пульс участился, он резко развернулся и сосредоточился на звуках окружавшего его кустарника, пытаясь выявить звуковые аномалии. Затем вновь услышал его – этот хруст. Лоб тотчас покрылся испариной.

Медленно вытащив оружие, он вгляделся в похожие на пауков тени сухих кустов ивы. Сумерки как будто играли в игры, стирая грань между воображением и реальностью.

Что-то вновь резко зашуршало в сухих листьях, хрустнули ветки. Его пульс мгновенно участился, в горле пересохло. Сжимая пистолет, он вынул свободной рукой фонарик и направил его луч в густые заросли ивы.

Луч фонарика высветил блеск глаз, а затем перед Гейбом возник силуэт большого животного. Гейб понял, что смотрит во влажные глаза оленихи, застывшей, словно каменное изваяние, в тени леса.

Гейб судорожно со свистом выдохнул.

Тихо усмехнувшись, он вернул оружие на место. Качнув белым хвостом, олениха бросилась наутек. Гейб вновь рассмеялся и пригладил волосы чуть дрожащей рукой. Ощутил в груди внезапную легкость и зашагал дальше по травянистой тропе.

Да, нервишки у него все еще пошаливают. Но он не стал стрелять в эту чертову олениху. У него еще оставалась капля самообладания, чтобы подавить внезапный импульс и удержаться от выстрела.

Глядя в большие невинные карие глаза животного, чувствуя в крови прилив адреналина, который не был вызван злым человеческим умыслом, он ощутил внутри себя некий фундаментальный сдвиг.

Кто знает, вдруг у него все-таки остается надежда?

Тропу, что вела к охотничьему домику «Старый лось», окаймлял тесаный кедровый забор. Сам дом, массивное бревенчатое строение, стоял на берегу озера с чистейшей бирюзовой водой, – такого оттенка Гейб отродясь не видел, – а за ним, на отшибе, располагалось еще несколько хозяйственных построек.

Высоко в небе кружил орлан. Он вытягивал шею в поисках добычи, и его перья трепетали в потоках воздуха. Низко над водой носились маленькие летучие мыши, охотясь на комаров и словно соревнуясь с рыбами, что пробивали поверхность озера, посылая по дрожащей поверхности воды концентрические круги. Воздух был тяжел и прохладен, напоен ароматом сосновой хвои и терпкого можжевельника.

Гейб на мгновение замер, любуясь этой картиной. Затем его глаза выхватили силуэт Сильвер, ведущей трех лошадей к загону возле берега. В ее походке была некая первобытная непринужденность. Ее густые волосы развевались, она улыбалась, глядя на собак и щенка, резвившихся с ней рядом.

Внутри Гейба все замерло.

Эта женщина казалась ему воплощением свободы.