– Саркел[15] возвели персы, и виноделие пришло от них. «Цимлянское черное» делают из черного изюма, а пьют наперстками, восхваляя красавиц.

– На вид тебе сорока нет, а говоришь о дохристианских временах, – язвительно заметил телохранитель.

– Читай Омара Хайяма[16], неуч! – отрезала кухарка и загремела посудой.

процитировал Костя забытого за тысячелетие гения.

– Пошли поэт, труба зовет, – поднимаясь с табуретки, хохотнул телохранитель.

Начальник политотдела уже поджидал у лифта, но после дружеского приветствия надолго замолк. Так, в молчании, они дошли до служебного входа, а перед дверью он неожиданно выматерился и злобно воскликнул:

– Сволочи эти финны, нормальные люди не могут обстреливать жилые кварталы Кронштадта!

Трехсотпятимиллиметровые орудия главного калибра форта Императора Николая стреляют на запредельную дистанцию в пятьдесят километров. До Питера не достанут, но ближние пригороды, включая Стрельну с Петергофом, – в зоне поражения.

– На батарею пришли нацисты? – догадался Костя.

– Батальон штурмовиков, ради своих идей они готовы пожертвовать даже соотечественниками.

Начальник политотдела закурил «Беломор», сплюнул с языка прилипшую крошку табака и продолжил:

– Тридцатого ноября форт обстрелял город Кронштадт, мы ответили бомбовым ударом по Хельсинки и объявили войну.

– Посол предупредил финнов, что за выстрел в сторону Ленинграда наша авиация сровняет Хельсинки с землей! – похвастался осведомленностью телохранитель.

– За последний обстрел уже ответили? – спросил Костя.

– Дивизия тяжелых бомбардировщиков нанесла показательный удар по Турку. Порт, верфи и заводы превратили в щебень.

– Это точно? Не промазали?

– Загляни ко мне, посмотришь вчерашние шведские газеты. Злобствуют, но понимают справедливость ответа.

Нацисты тридцатых годов ничем не отличаются от последователей двадцать первого века, тот же угар вседозволенности и беззакония. Но Вторая мировая война создала прекрасное средство излечения – пуля в лоб.

Начальник политотдела снова надолго замолчал и заговорил только у дверей кабинета:

– Мы создали государство, которым правит трудовой класс, а капиталисты затеяли новую мировую войну.

– Пусть дерутся между собой, – ухмыльнулся телохранитель.

– У нас нет ни армии, ни флота. В регулярной армии СССР всего пятьсот тысяч человек.

– Отличные бойцы…

– На Дальнем Востоке! И сто тысяч на Украине! – прервал телохранителя начальник политотдела.

– В сентябре вышел указ о всеобщей воинской повинности, – заметил Костя.

– За два года увеличим армию в четыре раза, а обученных воинов получим лишь в сорок втором.

– Чего учить? – снова вмешался телохранитель. – Гаражи и аэродромы ОСОАВИАХИМа забиты танками и самолетами.

– Не размахивай саблей, техника двадцатых годов хороша для обучения и непригодна для войны.

– Армии без командиров не бывает, – вставил свое слово Костя.

– Ты прав, наше посольство во Франции выдало белоэмигрантам сто двадцать тысяч паспортов.

– Сто двадцать тысяч царских офицеров? – охнул телохранитель.

– Не забывай о семьях, мы для всех открыли двери! Возвращаются инженеры, артисты, да что там – приехал сам Вертинский.

– Бывших лейтенантов и штабс-капитанов отправят на службу?

– Уговаривать не будем и отказывать не станем! У Гитлера под ружьем – пять миллионов, у Антанты – семь, и война неизбежна!

– Враги обязательно нападут и выберут самое неподходящее для нас время, – предсказал Костя.

– В двадцатом финны напали без объявления войны, забрали Центральную Карелию и Печенгу с Никелем, – напомнил телохранитель.