Мальчишка довольно кивает и, разом зацепив все мои чемоданы, бодро шлёпает по грязи в расхлябанных башмаках. Я следую его примеру, оглядываясь по сторонам. За годы моего отсутствия не изменилось ничего. Абсолютно. В пейзаже лишь добавилось обветшалости и уныния. Глядя на убогие, кривые домишки и людей, согбенных к земле, сразу вспомнила, почему я так рвалась покинуть этот богом забытый городишко. Наверное, творец повернулся спиной к детям своим из этого поселения или отчаялся вытаскивать из грязи унылых людишек городка Вольфаха. Нет, стоит только один раз взглянуть на эти серые, морщинистые лица, чтобы навсегда проникнуться отвращением к малой родине.

– Чёрт!

Мальчишка обернулся.

– Чёрт!

Теперь туфли точно можно выкидывать! По улице бродили голодные шавки с брюхами, прилипшими к спине от голода, но гадили они знатно. Нет, я точно выкину эти туфли. Немедля! Не хватало мне ещё таскать на подошвах своих туфлей собачье дерьмо.

– Постой.

Я присела на край фонтана, переставшего быть таковым ещё когда я жила здесь.

– Подай мне вон тот чёрный чемодан с золотыми заклёпками.

Мальчишка проворно исполнил просьбу. Я, морщась от отвращения, стянула испорченные туфли. Наверняка было безумством надевать в дорогу именно их – модные, безумно красивые, отороченные бархатом, но… непригодные для путешествия. Я раскрыла чемодан и достала оттуда пару сапог из светло-коричневой кожи. Высокие, до самого колена, на тоненьком, но устойчивом каблуке. Наверное, они – это самое подходящее, что я могу найти в своём дорожном гардеробе. Я подобрала юбки и всунула изящную ножку в сапог, поставив её на бортик фонтана. Остаётся только зашнуровать.

Всем своим телом я чувствовала скользящие по мне взгляды местных жителей. Так, одна нога уже переобута. Осталось совершить то же самое со второй. Процедура вновь повторилась.

Стоило мне подобрать юбки, как послышались приглушённые возгласы. О да, на этот раз уже все собравшиеся успели рассмотреть точёные икры и красные чулки. Не торопясь, зашнуровала сапог, оправила юбки и оглядела собравшихся. В глубине потухших глаз мужчин загорелся огонёк если не похоти, то предвкушения. Женщины завистливо вздыхали и одёргивали вниз латанные-перелатанные передники на своих платьях.

– О! Rotkappchen! – послышался знакомый голос.

Я обернулась: ко мне с распростёртыми объятиями спешил толстяк Густав, приходившийся мне каким-то дальним дядюшкой. Не успела я и слова возразить, как он прижал меня к своему объёмному животу, сминая модный удлинённый жакет.

– А ты только похорошела! Едва узнал… Rotkappchen! – добродушно посмеивался Густав, напоминая мне о любви к красному.

В то время, пока я жила у бабушки, единственным ярким пятном в моей одежде была красная шапочка, которой я безумно гордилась и дорожила. Вот и прицепилось прозвище – Rotkappchen.

– Как видишь, Густав, кое-что не меняется.

Я поправила изящную шляпку (разумеется, красную), приколотую к высокой причёске.

– Куда направляешься?

– Хотела бы заселиться в гостиницу.

– Тьфу! Клопов кормить и хлебать помои? Разве я могу бросить свою племянницу в таких условиях? Нет, моя сладкая! Ты отправляешься к нам…

Отлично! Хоть с жильём на время проблем не возникнет. Я иду за дядей Густавом, приподнимая юбки под пристальными взглядами нескольких десятков зевак, позади мальчишка тащит чемоданы. Дядя Густав не замолкает ни на мгновение: его громкий голос разносится едва ли не на всю улицу. Изредка он оборачивается ко мне: белые пушистые усы и красное лицо от жара печей. Нет, он ничуть не изменился, лишь добавилось седых волос и морщин в уголках глаз.