Убрав винтовки в кобуру на ногах, Артем глубоко вздохнул. Ларнак сделал шаг, ещё шаг. Он почти были рядом, но нападать этот монстр не хотел. На всякий случай парень всё же положил руку на револьвер. Их взгляды снова встретились, переплелись, отражая друг друга, как в зеркале. Изгой повернулся и глянул на трупы его соплеменников. Оскалив длинные острые клыки, он тихо зарычал, а затем зашел в огромную лужу крови, кажется, кого-то ища. И, в итоге, ящер нашёл… обглоданный труп. По всей видимости это был его друг, самка, а может, родитель…
Рык ларнака сменился на печальный скулёж, а затем зверь и вовсе завыл. Так тягостно, тоскливо, выражая всю свою боль. Это был зов скорби, что оплакивал тяжкую потерю частицы самого себя. Он начал бить своими огромными лапами по лужи крови, разбрызгивая её. Словно проклиная тот день, когда родился. Артём, понурив голову, отошел и присел на одинокий камень, наблюдая сию нерадостную картину.
Ларнак обернулся, устремив свой одинокий, заполненный болью взгляд на Охотника, безмолвно спрашивая тем самым: «ПОЧЕМУ Я?!». Артём же лишь грустно улыбнулся и ответил:

— Такова жизнь, дружок… Кто-то будет рожден со всем, кто-то будет рождён изгоем. Но! Если бороться, стать сильнее, стать умнее… можно убить своих врагов, заставить их подчиняться тебе. Все мы рождаемся кем-то, но наши деяния определяют, кем мы станем в дальнейшем. Судьба — чушь! Родословная — чушь! Есть только ты! Есть только сейчас! Так решай, изгой, прямо сейчас. Сдаться или же бороться… Простой ведь вопрос?

Ларнак опустил голову. Возможно, он действительно понял слова Охотник. Тихо рыкнув и в последний раз с болью глянув на труп, он пошёл прочь к небольшой скале. Карабкаясь по ней, ящер оставляя за собой кровавые следы. Вскоре изгой встал на выступ, являющийся самой верхушкой, и завыл, так яростно, протяжно, гневно, будто объявляя войну всем и вся. Артем слабо улыбнулся, смотря на это, но тут же убрал улыбку, ибо вой его окончился, а глаза опустели, стали какими-то безжизненными. В них выжглось всё рвение, огонь превратился в тлеющий уголёк. Вой сменился на слабый скулёж, а затем он вонзил себе в грудь свой же коготь и провёл им, рассекая чешую продолговатой раной. Кровь хлынула рекой, окрашивая чёрный камень в тёмно-багровый цвет. Охотник, широко распахнув глаза, подскочил, спрятался за камень, поскольку почти сразу же отовсюду начало слышаться эхо чужих рыков, воя. Стайные ларнаки, учуяв кровь изгоя, повылезали со всех сторон. Их было очень много. Даже перед Артемом возникло несколько, но парня они просто игнорировали, будто не замечали. Казалось, им всем объявили войну, и они приняли её.

«И что же ты будешь делать?» — стало интересно Артёму. В любопытстве он выглянул из-за укрытия, когда все ящеры прошли мимо него.
Монстры окружили гору почти неисчислимым роем. Внюхиваясь и облизываясь, ящеры голодным воем зарычали, начали быстро вскарабкиваться по скале. Каждый был в предвкушении плоти изгоя. А одиночка лишь опустил голову, смотря перед собой пустым взглядом. И через мгновение ларнаки поднялись, налету вгрызаясь в тело альбиноса, разрывая его плоть и насыщаясь мясом, кровью. Изгой только сжал клыки, заскулил, но не рычал, не отбивался и терпел. Ждал и снова ждал, когда же его последняя капля жизни наконец иссохнет. Он ждал своей смерти, как искупления и облегчения от тягот потери, ведь вместе с ушедшим на покой другом ушла и часть его самого. Артем в изумлении раскрыл глаза на такую картину.

«Значит… ты решил сдаться», — подумал парень, наблюдая за всем без насмешки.