Я и поддавалась – телом, порывами, чувствами. Только не разумом. Незамутненный, твердый ум я сохраняла всегда, и Макс прекрасно об этом знал. Не зря же балетный немедленно отвел глаза, потупился, напрягся, будто бы усовестился собственного намека. Наверное, несправедливый упрек, завуалированный, но очень хорошо читаемый, решил для меня все.

Я подняла голову и пытливо вгляделась в лицо Мейзамира.

Нет, не бабочки порхали в моем животе, не тяжелый воздух распирал легкие. Красавчик смотрел на меня так, словно здесь и сейчас только я могу распорядиться его судьбой. Словно его жизнь и счастье в моих руках.

И я сдалась его взгляду, просьбе на бледном лице-маске.

– Я за Мейзамира, – сказала тихо, не слишком уверенно, но окончательно.

– Ну и дура! – рубанул Макс.

В последние дни я не узнавала всегда галантного, выдержанного, во всем деликатного балетного. Даже уронить человека ниже плинтуса Макс умел так, что ни один знаток хороших манер, средневековый вельможа не придрался бы ни к тону, ни к словам, ни к выражению лица. И вдруг такое.

Я уставилась на Макса, не в силах ни ответить, ни выдохнуть. Обида распирала грудь, злые слова рвались с языка, упреки и ответные оскорбления. От моего взгляда балетный ссутулился, обхватил себя руками и поморщился, уронив голову на грудь.

– Извини, – пробубнил себе под нос – виновато и смущенно.

– Сам ты идиот и не лечишься! – добил его Мейзамир таким тоном, словно разговаривал со злейшим врагом.

Макс полоснул по красавчику горящим взглядом, но не ответил, метнул взгляд в меня, но я отвела глаза.

Тишина вновь наполнила салон невысказанными чувствами, обидами и порывами. Слишком много страстей непримиримых соперников, слишком много боли раненых товарищей и слишком много горького разочарования из-за собственной глупости. Аура мощных эмоций давила на плечи, навалилась на них неподъемным грузом.

Я откинулась на сиденье, справляясь с ощущениями. Уводя подальше, на задворки сознания, ужас близкой смерти, отчаяние при мысли о потери друзей.

Жаркая рука легла на мою ладонь, и ласковое тепло разлилось по телу.

Возмущенный, нечленораздельный возглас Макса утонул, потерялся, как теряется в плотном тумане далекий огонек чужого дома.

– Не переживай так, Еслена, – шепнул Мейзамир. – Обещаю тебе. Все будет хорошо. Клянусь.

Он так близко?

Я открыла глаза – красавчик сидел у моих ног, на корточках, глядя с таким сочувствием, с таким пониманием.

Я знала, что нельзя допускать подобного, я проклинала себя за невоздержанность. Магнолии, Зандре, моим бедным друзьям намного хуже, тяжелее, больнее в прямом смысле этого слова.

Но желудок сжался в кулак, похолодел, комок в горле царапал рулоном наждачной бумаги, и я разрыдалась, прикрыв лицо свободной ладонью.

Затихло возмущенное фырканье Макса, всхлипнула истошно и жалобно Магнолия. Мы плакали обе. Впервые за многие годы после неудачной охоты, изливали обиду и горечь на собственную глупость, бессилие.

– Не плачь, – тихо попросил меня Мейзамир. – Все живы. А у меня, как у неведомой параллельской зверушки, есть свои способы лечения людей и индиго. Клянусь, твои друзья очень быстро оклемаются. Всем ведь это нужно и важно. Вы же не отступитесь и будете искать настоящего монстра, не так ли?

Его горячие пальцы поглаживали мои – пожимали и согревали. Вздрагивали, то ли от волнения, то ли от неловкости.

Слезы высохли. Мысленно ругая себя за слабость, я выпрямилась в кресле и решительно вскинула голову. Мейзамир прыгнул – и не успела я охнуть, а он уже сидел на старом своем месте. Лицо красавчика светилось – надеждой, грустью, немым обещанием.