С другими коллегами по отделу Бритт-Мари виделась нечасто, но те всегда дружелюбно ей кивали, столкнувшись в коридоре.

С Рюбэком, конечно, всё обстояло иначе.

Тот часто комментировал неисправимое скотство Фагерберга, и когда он это делал, то всякий раз накрывал руку Бритт-Мари своей ладонью, словно придавая своим словам дополнительный вес.

Бритт-Мари всё это одновременно нравилось и не нравилось, потому что в её душе зарождалась печаль. Мучительная тоска накрывала её, когда Бритт-Мари честно признавалась себе, какие эмоции испытывает по отношению к Рюбэку, а какие – к собственному мужу, который вот уже неделю как перебрался спать на диван в гостиной.

Бритт-Мари закрывала дверь в спальню к себе с Эриком, прежде чем принять лёгкое успокоительное, которое прописал ей врач. Бьёрна, кажется, такая ситуация устраивала, или же он, подобно Бритт-Мари, нашёл способ примириться с положением дел. Он послушно спал на диване и всё больше времени стал проводить в обществе Суддена в старом дачном домике на берегу озера Тунашён.

Бритт-Мари понятия не имела, чем они там занимались, но когда Бьёрн возвращался домой, от него разило выпивкой.

Иногда по утрам, когда Бритт-Мари просыпалась, Бьёрна всё еще не было дома. В таких случаях она чувствовала лишь облегчение. Когда же он предпринимал неловкие попытки сблизиться с ней в этом смысле, она его отталкивала. Как он вообще мог подумать об этом притом, какие между ними теперь были отношения?

И словно ситуация дома была недостаточно катастрофической, Бритт-Мари всё чаще стали посещать мысли о Рюбэке. В том числе в таких обстоятельствах, в которых им вовсе не стоило возникать.

«Что со мной такое?» – спрашивала она себя.

«Что творится с моей жизнью?»

В среду, четвёртого сентября, Маргарета Ларссон забрала свою дочь Лену из дома няни, которая жила в одной из новостроек возле водонапорной башни. На часах было начало восьмого, и у Маргареты только что кончилась поздняя смена в универмаге «Темпос» на центральной площади Эстертуны.

Вечер выдался тёплый и красивый, и она решила сделать небольшой крюк вокруг парка Берлинпаркен, чтобы подольше погулять. Шея и спина у неё ныли после целого дня работы на кассе, а ноги казались тяжёлыми и окостеневшими. Лена уснула в коляске ещё до того, как они добрались до детской площадки, что вообще-то было к счастью – иначе она непременно захотела бы пойти туда, несмотря на то, что уже темно и на площадке никого больше не осталось.

Маргарета распахнула калитку ворот у дома 10 на Берлингатан, протиснулась вместе с коляской во входную дверь, и припарковала транспорт под лестницей. Потом осторожно взяла на руки спящую дочь.

Шаги Маргареты эхом отдавались в пустом подъезде, пока она поднималась на третий этаж.

Ей удалось выудить из сумки ключи, не уронив Лену. Она отперла дверь, вошла в квартиру и сбросила сабо. Потом тихонько прошла в гостиную и положила девочку в красивую кроватку, которая досталась Лене по наследству от двоюродной сестры. Лена немного похныкала, но не проснулась.

Маргарета задумалась. Вообще-то не стоило позволять Лене заснуть сейчас, ведь в таком случае завтра она проснётся слишком рано. Но Маргарета так устала, а спина продолжала неумолимо ныть, несмотря на совершённую ими прогулку. Маргарета решила не будить дочь, хотя знала, что завтра спозаранку ей придется за это заплатить.

Она осторожно сняла с дочки крошечную вышитую крестиком курточку, чересчур дорогую даже несмотря на то, что была куплена на распродаже. Пощупала подгузник – тот был сух. Потом накрыла Лену одеяльцем и тихонько поцеловала в щёчку.