– Ах, и горазд ты говорить, Илюшка! – Новелла Петровна то ли восхищенно, то ли озадаченно качнула головой. – Ладно, пойду на кухню, чего-нибудь горячего вам разогрею. Чего хотите, господа? Есть рыба, есть котлеты… Заказывайте!

– Рыбу, – сказал Илья.

– Котлеты. Рыбы я в армии наелся на всю оставшуюся жизнь, – Каукалов не выдержал, поморщился, – видеть ее уже не могу!

– А я люблю рыбу. Век бы ее ел. Похоже, что у меня предки были рыбными людьми. Не знаю. Но что-то рыбное в моем прошлом было. Это совершенно точно.

Новелла Петровна загромыхала сковородками на кухне, Каукалов потащил приятеля к столу.

– Садись!

– Может, горячего подождем?

– Мы и на холодном, Илюшк, сумеем размяться.

– Как те спортсмены! – Аронов азартно хлопнул ладонью о ладонь, растер их. – Люблю, когда на столе еда с выпивкой стоит. Помнишь, такой композитор был – Соловьев-Седой?

– «Подмосковные вечера», – вспомнил Каукалов, – это его?

– Его. И кое-что еще, кроме «Подмосковных». Был Соловьев-Седой, значит, не дурак по части выпивки с закуской. Так его народ называл «Соловьев с едой. И выпивкой».

– Неплохо, – похмыкал в кулак Каукалов. – С чего начнем: с твоей хваленой водки или с моей обычной?

– Давай с обычной. А «Кеглевичем» закусим.

Выпили. Водку зажевали колбасой. Выпили по второй стопке, также заели ее колбасой, аккуратно отслаивая тоненькие наперчено-красные кружочки.

– Когда я уезжал в армию, в Москве этого еще не было, – сказал Каукалов, приподняв вилкой пару колбасных кружков.

– В Москве тогда много чего не было, – Илья весело ухмыльнулся, повел носом по воздуху: – Ух, как рыбкой божественно запахло! – он аппетитно почмокал губами. – Не было столько банков, как сейчас, не было автоматной стрельбы среди белого дня, не было забегаловок «Макдоналдс»… Много чего, Жека, не было, да появилось…

– Слушай, Илюшк, ты все знаешь на этом свете. Куда сейчас можно устроиться на работу? – неожиданно спросил Каукалов.

Оживленное лицо Аронова медленно угасло. Он поставил на стол стопку, потом приподнял ее и благодарно поцеловал в донышко, словно бы сказал «Спасибо», задумчиво помахал перед собой ладонью. Что-то Аронов стал делать слишком много движений. Каукалов внимательно смотрел на него.

– Даже не знаю, что тебе сказать, – пробормотал Аронов неуверенно.

– Что думаешь, то и скажи.

– Идти, например, работать на завод – бесполезно: там по полгода не выдают зарплату, да и зарплата такая, что не только на хлеб – на таблетки от головной боли не хватит. В палатку идти – обидно, ты палатку давно перерос, в челноки податься – это немного лучше, но все равно – промысел ломовой, только здоровье гробить…

Каукалов продолжал внимательно смотреть на своего гостя. Ему было интересно, что Илюшка скажет. Впрочем, не столько интересно, сколько важно.

– Сам-то ты где тугрики заколачиваешь?

– В конторе «куплю – продам».

– Так фирма называется?

– Нет, фирма называется по-другому, но суть ее от этого не меняется.

– Сколько имеешь в месяц?

– Я имею и рубли, и «зеленые»…

– Рубли – это тьфу, навоз.

– Если в баксах, то примерно восемьсот.

– В месяц или в день?

Глаза у Илюшки Аронова от этого вопроса округлились, сделались влажными.

– Ты что, в день… Конечно, в месяц.

– Небогато. – Каукалов озадаченно похмыкал в кулак. – Очень даже небогато.

– Другого у меня пока нет.

– А хотел бы ты иметь заработок по паре тысяч «зеленых» за вечер?

– Покажи мне такого человека, который бы этого не хотел, – Илюшкины глаза округлились еще более. – Пце! – выразительно воскликнул он.

– Ну, наверное, есть такие люди.