Внезапно в кармашке Черяги зазвонил телефон.

– Денис?

Черяга удивленно поднял брови. Это говорил полковник московского РУОПа, тот самый, который объяснял Черяге про внебюджетный фонд.

– Ну?

– Ты не нукай, сибиряк, а слушай. Мы с тобой об одной дачке говорили, так?

– Так.

– Там, на дачке, канализацию строили. Но, что характерно, не достроили. А труба осталась.

– Большая труба?

– Метр диаметр.

– И куда она ведет?

– Чего не знаю, того не знаю.

– И чего ты мне это говоришь?

– Хочу и говорю. Вы, сибиряки, народ изобретательный. Захочешь – спасибо скажешь.

На том конце повесили трубку.

– Что такое? – настороженно спросил Алешкин, кивая на телефон.

– Похоже, наш Лось себе, как крот, дырочку наружу прорыл.

– И докуда?

– Не знаю. Там с одной стороны речка, а с другой овраг. Либо к речке, либо к оврагу.

– Ничего, – буркнул Алешкин, – найдем и перекроем.

Через пять минут выгрузка была закончена. На часах было шесть тридцать вечера. Темные джипы, набитые людьми, как початок – зернами, тихо отваливали с летного поля. К Денису подошел низенький, плотный командир местной части.

– Ой ребята, круто-то как, – вполголоса проговорил он, – вам за это втыка не будет?

– Не дрейфь, – сказал Денис, – у нас ордер есть.

Достал из кармана переломленную пополам жидкую пачечку долларов и сунул ее в нагрудный карман офицера. Тот благодарно вспискнул и отвалил куда-то в тень.

Было уже шесть часов вечера, когда черный «БМВ» вора в законе по кличке Коваль въехал в подземный гараж, расположенный под одной из дорогих гостиниц в центре Москвы. Оставив своих охранников в холле, Коваль поднялся на пятый этаж и вскоре вошел в офис, принадлежавший крупной юридической фирме. Там Коваля уже ждали: немногословный человек в темном свитере и запачканных грязью ботинках, по всем приметам – трудяга-охранник, проводил его к угловому кабинету, из которого открывался прекрасный вид на Москву-реку и Кремль.

Хозяина в кабинете не было: вместо него в гостевом кожаном кресле сидел один-единственный человек. Человек был полный и невысокого роста, с простецкой крестьянской физиономией, странно смотревшейся на фоне дорогого галстука и белейшей рубашки, поддетой под пошитый на заказ пиджак. При виде Коваля человек улыбнулся непосредственно и весело, как Емеля при виде красавицы-щуки, и только глаза человека противоречили этой мужицкой улыбке, а глаза у него были странные. Когда расплавленный алюминий заливают в форму, то сверху формы оказывается ровное жидкое зеркало. Оно светло-серебряного цвета, но не блестящее, а тусклое, словно свалявшаяся на мясном бульоне пена. Вот из такого же тускло-жаркого металла и были сделаны глаза человека.

– Что это за история про двести штук? – спросил человек.

– Я тут ни при чем, – сказал Коваль, – парня отдали Лосю. У Лося были инструкции. А он напорол отсебятину.

– Ты нам срываешь оперативную комбинацию. Ты снял с этого дела два лимона. Ты должен был поделиться с Лосем.

– А ты сколько получил? – взорвался Коваль, – пропало-то восемнадцать лимонов! Ты думаешь, твоему начальству понравится, если я скажу, сколько ты в свой карман слил? Под предлогом оперативной комбинации?

Собеседник смотрел все так же равнодушно.

– Вы все – жадные твари, – сказал он, – портите любое дело. Тебя просили две вещи – зачистить Заславского и убрать Черягу. Черяга жив, а по поводу Заславского все на ушах стоят.

– Я не виноват, что Черяга на вертушке прилетел! Камаз его сделает!

– Не надо. Черягу надо было гасить или чисто, или никак. А вот Лося ты уберешь.

Коваль сунул под нос собеседнику фигу.