– Давай. – Лорд заглянул в ларь, вспомнил о Творимире и добавил: – Медовых вот этих тоже клади. Чего оставлять. Сам печешь или супруга?

– Жена с дочками. А я вот продаю. Товар хорошо идет, грех жаловаться.

– Еще бы… Нэрис, положи булку. Сейчас домой придем – поедим спокойно.

– Ну вкусно же!

– Благодарствуем, сударыня, – польщенно улыбнулся торговец. Аккуратно завернутое в три слоя некрашеной холстины печево перекочевало в руки Ивару. – Может, мне сынишку кликнуть? Он бы и донес, чтоб вам одежу жиром не пятнать. Это мы мигом! Хорошему покупателю грех не помочь.

– Спасибо, справимся. – Советник выудил из кошеля серебряную монету и, вручив ее тихо ахнувшему торговцу, весело подмигнул. – Держи! На расширение предприятия. Нэрис, положи булку, кому говорю? Тут идти всего ничего, а она кусочничает.

– Да я не себе, – виновато потупилась леди, вертя в пальцах рыбный пирог. – Я ему хотела…

– Кому – ему? – Ивар обернулся и прищурился. – Нищему очередному, что ли?

– Да нет! – зашептала супруга. – Вон, левее, видишь? В черном балахоне, растрепанный такой. Ну вон же, на крылечке сидит! Худой, аж лицо серое… И где-то я его видела. А! Да это же священник, тот самый!

Лорд вздернул брови. Торговец, проследив за его взглядом, качнул головой:

– Ваша правда, сударыня. Священник, с купцами приплыл пару годков назад. А пирожок вы приберите лучше, пока на морозе не схватился. Отец Теодор все равно не возьмет.

– Но… я ведь не милостыню какую, угостить просто… Ведь вижу, что голодный!

– Голодный. А все одно ничего не возьмет.

– Почему? – растерялась Нэрис.

Торговец развел руками:

– А кто ж его знает, сударыня? Он, ежели по мне, так немножечко того… странный, в общем! Что с головой не дружит, не скажу, а все ж не от мира сего человек. Другие вон, из ихней братии, страсть до чего докучливые, хлебом их не корми, дай свои порядки навести! Чуть с корабля – и сразу за проповеди. Веры – во, а ума-то, чтоб понять, что у нас своих богов хватает, нету. За что и биты бывают, уж сколько раз видал. А этот ни к кому не пристает. Все молчит да бродит тихонечко целыми днями по Бергену…

– Так он что же, и живет на улице? – ахнула Нэрис.

– Отчего ж? Купец, который привез, и приют ему дал, болезному. Подкармливает, жалеет. Да и кто б не пожалел? Сами ж видите.

Леди Мак-Лайон медленно кивнула. А сидящий на чьем-то крылечке изможденный человек, которого она видела в день приезда у ворот торговой слободы, словно почувствовал, что о нем говорят, – он поднял голову и посмотрел в их сторону. Не с любопытством, не с угрозой, а так, будто смотрел – и не видел. Или видел, но что-то совсем другое. От этого потухшего взгляда Нэрис стало не по себе.

– Бедняга, – сочувственно сказал Ивар. – Настрадался, видно, в свое время… Что ж, спасибо, дружище! Не будем отвлекать, чтоб дело не простаивало. Пойдем, милая.

– Угу. – Леди снова кивнула. И, быстро повернувшись к торговцу, все-таки всучила ему порядком подмерзший рыбник. – Возьмите, пожалуйста! Вы тут, наверное, каждый день, может, от вас он угощение примет?.. И спасибо за пирожки, они правда очень вкусные.

– Благодарствуем, сударыня…

– Нэрис! Ты идешь?

– Бегу-бегу, – отозвалась леди. Подобрала юбки и заторопилась вслед за мужем.

Творимир, пропустив чету Мак-Лайонов вперед, посмотрел на священника. Обиженных судьбою воевода жалел. А тех из них, кто не сломался, до подачек людских опустившись, еще и уважал.

Творимир свернул на боковую улочку, где уже скрылись Нэрис с Иваром, и обернулся напоследок – сам не зная зачем. Священник, сидя все там же, на крылечке, смотрел им вслед. Но теперь в его глазах уже не было той зияющей пустоты. Поймав внезапно отяжелевший взгляд блаженного, русич внутренне поежился. Он встречал много священнослужителей – и католических, и православных. Здешних, языческих старейшин, тоже видеть доводилось. Но этот? Не человек, тень человека. И глаза мертвые.