– Вот и все, – он все еще смотрел на точеный нос императора Грапуприса, но не видел его, он заново переживал те страшные минуты.

– Все, – как-то глухо повторил человек с недоразвитой рукой.

С его лица будто спала маска и Лумис невольно поежился, увидев в его глазах ненависть.

– Кретер, – громко позвал он, вставая с кресла и подходя к Лумису вплотную.

– Однако не слишком хорошо тебя проинструктировало «патриотическое» начальство, могло бы выдумать что-нибудь более путное.

Лумис не нашелся сразу, что ответить, хотя заранее знал – ему не поверят.

– Тем не менее, в этом есть свой резон и ты хороший артист, – продолжал инвалид, – но ты просчитался, ты загубил все дело с самого начала, никакой истинный подпольщик не подъедет на явку в такси.

Что можно было ответить на это, то что он отвык от индивидуального транспорта, который канул в прошлое в большинстве городов Империи, кроме самых крупных, да вот еще здесь, в колонии, случайно сохранился, но как же тогда циклы конспиративной работы «повстанцем». Когда с тихим свистом ушел вниз люк и он ясно ощутил затылком три спаренных ствола игломета, он окончательно понял всю бесполезность оправданий.

– Вот так, голубчик, – прошипел калека. – Ты убил Магрииту и этим подписал себе смертный приговор, – глаза его пылали. – Даже если ты не убил ее, то, во всяком случае, бил. Ты должен был это делать, так как в «патриотической полиции» понимали, что мы проверим, по возможности, каждое твое слово. Не знаю, сколько сведений вы смогли выжать из Магрииты, но из тебя, парень, мы вытянем все, хоть у нас и нет вашего «седла» и «укорачивающей линейки».

Лумис почувствовал, как в горле возник огромный комок, и сразу пересохло во рту: в действиях Хромосома отсутствовала логика, если они подозревали его в связях и полицией, то убивать было совсем нелогично, они ведь выдавали себя с головой, но, если они шли ва-банк и все равно засыпались, то терять им стало уже нечего. И только встретив взгляд Хромосома, и прочтя в его бесцветных глазах свою судьбу, Лумис внезапно понял мотивы – этот человек любил Магрииту. Такого поворота он вовсе не предвидел.

Браст занимался сантехникой. В изобретенную специально для экспедиции доработку конструкции танка–мостоукладчика – туалет (пришлось в свое время тратить кучу электричества на прожигание дыры в противоминном днище), в отводящую стоки трубу, забралась некая флора-сорняк, удобно там разместилась, зазеленела на отходах жизнедеятельности двух местных млекопитающих, нахально выставила из раковины стебель, желая в дальнейшем расширить экспансию на весь отсек, а главное полностью забила выход для сбросов. Поначалу, среди общего вонючего фона, родился специфический запашек, потом, перестало проваливаться вниз то, что должно, а теперь еще родился новый непривычный запах, ни чуть не лучше всех остальных – это повествовало о своем триумфе растение-паразит. Брасту пришлось выпрашивать у штаб-сержанта Метли специальный химический реактив.

– Противогаз не забудь надеть, – ворчливо сказал Метли напоследок, как какому-то салаге, – а то отвечай потом за тебя. И не вздумайте эту гадость пить с Пеком на пару – она спирта совсем не содержит.

– Что я тебе больной? – огрызнулся Браст. – У нас ведь образцовый экипаж.

И вот теперь Браст был занят: он убивал много природных воней и их первопричины одной, рожденной химией-мамой, вонью. Интересно творить и изобретать что-то новое, но не меньший трепет испытывается при посещении музы разрушения, здесь апогей даже выше: при сотворении – можно быстро вернуть все в первоначальный хаос, поэтому творчество создания – имеет невольное продолжение – разрушение, а вот последнее не имеет эпилога, оно и есть эпилог. Как красиво булькало и шипело в трубе, а листочки чернели, шли серыми пузырями – красота!