А вот задания, связанные с водой, я, конечно же, проходила с лёгкостью. Иной раз у приёмной комиссии удивлённо открывались рты, ведь я продемонстрировала даже более того, что от меня требовалось. Например, придавала любую форму жидкости по одному только щелчку. Как именно? Выплеснула из ведёрка воду, заставила подняться её в воздух перед столами приёмной комиссии, и вода превращалась то в бегущего прозрачного зайца, то в волка, то в плывущую рыбку… Мне стало скучно и я решила ещё больше соригинальничать – очередной щелчок, и жидкость приобрела очертания лица одного из кураторов, на что все, включая этого куратора, восторженно ахнули. Многие даже приподнялись со своих мест, чтобы поближе разглядеть изображение, но оно уже поменялось на лицо другого члена комиссии…
Наконец-то я дошла до основного испытания – оракул. То, что он покажет во мне основную стихию – воду, сомневаться не приходилось. Но вот сколько процентов? Самой было интересно. Меня подвели к большому полукруглому гладкому камню белого цвета, на который я должна была возложить руки. В зависимости от того, чья стихия преобладает – камень должен светиться определённым цветом. Для каждой стихии свой: синий – вода, красный – огонь, жёлтый – воздух, зелёный – земля. По уровню окрашивания, которое протекало от ладоней книзу, комиссия подсчитывала проценты. Если пятьдесят процентов – окрас наполовину, если пять – свет возникал только вокруг ладоней. При нуле, окраса, естественно, не будет.
Чтобы понять, сколько процентов в других стихиях, кто-то из комиссии задавал камню вопрос, громко проговаривая название стихии. И оракул показывал этот цвет и уровень магии. Иногда у адепта основные стихии могли быть две, тогда цвета смешивались. В таких случаях комиссия определяла их по оттенку.
Как только я прикоснулась к камню – он стал почти полностью синий. Не только все члены комиссии, но даже я была удивлена такому.
– Восемьдесят пять процентов! – воскликнул один из кураторов, ошарашенно глядя на оракул. – Разве такое бывает?
– Все видели, что она вытворяла с водой, значит бывает, – проговорил один из деканов, и, прищурившись, обратился ко мне: – Вы точно человек?
– В анкете у этой девушки указано, что родители люди. Сдаётся мне, что это не так, – вымолвил кто-то из кураторов. – Лиана Хортер, будьте добры, расскажите нам правду.
Все члены приёмной комиссии выжидательно смотрели на меня. Что делать, я не представляла. Дальше врать не было смысла, но и правду до конца говорить нельзя, отец не простит.
Гордо подняв голову, я произнесла:
– Правда состоит в том, что я – безотцовщина. – Члены комиссии принялись переглядываться и шушукаться между собой, чтобы заставить их замолчать, мне пришлось продолжить: – Отец у меня, конечно же, есть. Только он не желает признавать меня, как дочь.
Все опять выжидательно на меня смотрели, наверняка надеясь, что я назову имя коварного родителя. Но я упорно молчала. Пауза затянулась, сгущая в воздухе недовольства присутствующих.
– И кто же он? – не выдержал кто-то из деканов.
– Увы, не могу вам сказать. Мне строго запрещено это делать.
Члены комиссии озадаченно переглянулись между собой.
– Хотя бы скажите к какой расе принадлежит Ваш отец. То, что он не человек – очевидно. Нам необходимо это знать, чтобы подобрать Вам программу обучения и факультет.
– Простите, но не могу.
– Но… – хотел опять возразить всё тот же декан.
Его прервал ректор, его я как раз знала – Альберт Нортон. Много о нём слышала: внешне лет тридцать семь, красив собой, но ужасно строг и требователен.