– Покажите построение флота, – приказал я одному из связистов, сидящих за пультами.

В центре зала зажглась огромная голограмма. Это было увеличенное изображение с обзорного экрана. Несколько секунд мы рассматривали голограмму, и только потом Президент произнес:

– Отлично, товарищ маршал. Вы полностью угадали построение их сил.

– Мы не гадаем, товарищ Президент. Мы предсказываем. И надеюсь, это нам поможет.

Метка на экране росла, и вскоре уже можно было увидеть клин таранных кораблей и следующие за ними броффианские крейсера. Впереди них огромным прямоугольником выстроился флот фобосианцев. Остальной флот остановился в двенадцати миллиардах километров.

– Ориентировочное время начала боя? – спросил я связиста.

– Если скорость не изменится, три минуты и двадцать четыре секунды.

– Да, они не изменяют себе.

– Это точно. Ладно, дайте мне голосовую связь со всеми кораблями флота.

Президент имел в виду захваченную нами несколько месяцев назад директиву главного командования Альянса. Там было приказано начать первое сражение точно в ноль часов шестнадцатого июля. Почему они выбрали это время, осталось загадкой. Тем более, что двадцатичетырехчасовая система использовалась только в Федерации. В других государствах были другие системы, основанные на времени их родных планет. Практически везде это было циклическое исчисление секунд, из которых складывались минуты, которые в свою очередь складывались в часы и так далее. Везде были разные протяженности секунд и, следовательно, всего остального. Как правило, секундой называлось время, за которое свет проходил определенное расстояние. Но самая интересная система исчисления времени существовала у броффов. Они основали ее не на цикличности, а на увеличении времени, прошедшего от определенного события. Этим событием было основание броффианского государства. Для человека сложно понять, как броффы понимают время.

– Связь установлена, – сказал связист. И протянул мне микрофон.

Сейчас меня слышали в каждом помещении каждого корабля огромного земного флота. И от того, что я скажу, мог зависеть исход сражения. Как известно, моральное состояние войск так же важно для победы, как военное искусство. В главном зале воцарилась тишина.

– Говорит маршал Шолохов, – произнес я негромко, но проникновенно. – Братья и сестры! Над нашей Родиной нависла угроза. Это не былые территориальные или другие претензии. И мирных договоров больше не будет. Нам выпала великая честь участвовать в самом грандиозном сражении из тех, что когда-либо вело человечество. Если мы выстоим и победим, то потомки не забудут нас никогда. А если дрогнем и проиграем, то не будет больше ничего. Земля и другие наши планеты будут захвачены, а мирное население уничтожено. Но мы победим. И не допустим, чтобы на планетах свободного человечества фобосианцы строили свои уродливые храмы и броффы уничтожали памятники великим сынам и дочерям человечества. За нами Земля и Москва! Так давайте стоять насмерть за прошлое и тех, кто пал, за настоящее и тех, кто жив, за будущее и тех, кто еще не родился! Наши дела отзовутся в вечности! За Родину!

Последнее слово было практически заглушено дружным «Ура!». Связист выключил связь. Я знал, что после таких слов каждый, кто не трус, будет самоотверженно сражаться. То, что я сказал, было давно известно. Просто я напомнил, что каждый будет вести бой и за себя, и за многовековые великие традиции Федерации.

Корабли противника приближались. Я представил, как орудийные расчеты замерли в ожидании команды, как капитаны кораблей напряженно всматриваются в необъятное пространство, расстелившееся перед ними, как ровные голоса компьютеров отсчитывают последние тысячи километров перед тем, как корабли противника окажутся в зоне действия наших орудий.