– Дай взглянуть!.. Нет, не руку, мешок…

Под холстом угадывалось нечто похожее на кочаны капусты. Распутав горловину, Лигул взял мешок за края и, перевернув, отступил на шаг. На стол выкатились три головы. Лигул присел и, оказавшись вровень со столом, бережно поставил каждую на срез шеи, развернув лица к зрителям.

Прислоненная к стене коса Мамзелькиной упала сама собой. Дрожа ртом, глава Канцелярии цепко обвел всех маленькими глазками.

– Надо полагать, представлять никого не надо? Первый, Гондир… – Лигул коснулся бледного лица с выпуклыми веками и мефистофельской бородкой, – двенадцатый меч мрака. Второй – Шимелус – шестой меч мрака. – Лигул двумя пальцами развернул к себе выбритую толстощекую голову с единственным пучком волос на затылке. – И третий, Бурф… четвертый меч мрака. Бедняга Бурф! Как тебе досталось!

Лигул не удержался и поцеловал маленькую, как у ребенка, голову с запавшими щеками и выжженными тартарианским жаром ресницами. На лбу, чуть выше левого глаза, был узкий след от укола.

– Это все ОН? Мальчишка? – недоверчиво прорычал Сын Большого Крокодила.

Ответа он не получил. Со стороны Канцелярии послышался шум. Кто-то закричал. Захлопали двери. Лигул нетерпеливо поморщился.

– В чем дело? Узнай! – велел он секретарю.

Услужливая тень исчезла и сразу вернулась.

– Там эта птица в повозке! Никого не впускает в Канцелярию и не выпускает! Выклевала глаз Диляду. Кустосу просадила клювом череп! Из лука ее перьев не пробьешь, мы уже послали за арбалетами.

Виктор снес секретаря с ног и рванулся в коридор. Какой-то замешкавшийся страж врезался в стену. Похоже, не все канцеляристы поняли, что означает: уступить дорогу.

– Милая птичка! – откликнулся Лигул. – Мне докладывали: мальчишка нашел в расщелине яйцо. Скорлупа была прочной, как алмаз. Не знаю уж как, но он его отогрел и выходил птенца. Меня всегда удивляло свойство людей выбрать какую-нибудь дрянь и привязаться к ней. Отбери у них вообще все, они подберут кривую щепку и будут с ней разговаривать. Даже здесь, в Тартаре. Первое, чем вылупившийся птенец его отблагодарил: отмахнул крайние фаланги на двух пальцах левой руки.

– Птенец из расщелины Большой Пустыни? – жадно спросил Барбаросса.

– Разумеется. Думаю, из неосвоенных глубин.

Начальник германского отдела издал неопределенный звук. Только стражи мрака знают, что Тартар до сих пор не исследован, да и не может быть исследован. То, что принято называть Нижним Тартаром, на самом деле крайняя граница освоенного, дальше которой неизвестность. Изредка из расщелин, где не выживет ни один страж, поднимаются странные существа, по которым можно судить, что и там, за границей познанного, есть жизнь.

Зубчатый хвост взвился выше головы и страшным ударом расплющил стул. Сын Большого Крокодила никогда не умел скрывать эмоций.

– В Нижний Тартар птицу! Как-то я дрался с Бурфом! Четыре шрама на моей морде – память того дня!.. Ушам своим не верю! Двадцатилетний мальчишка ухлопал трех стражей! Человек! Как он сумел за жалких полтора десятка получить опыт, который Бурф, Гондир и Шимелус приобретали несколько тысячелетий? Нет, не верю!

Лигул продолжал умиленно любоваться отрубленными головами. Со стороны на него противно было смотреть. Нижняя губа отвисла, глаза остекленели. Глава мрака походил на вурдалака.

– Смотри на вещи шире! Лучше вспомни Прасковью! Многие ли стражи могут устоять на ногах, когда она смеется или плачет?..

– Прасковья – это другое. Она же не бьется на мечах, – возразил Сын Большого Крокодила.

– При чем тут мечи? – вкрадчиво спросил Лигул. – Ты давно не поднимался в верхний мир. Там быстрее учатся, но быстрее и умирают. Троил, вынужден признать, кто угодно, но не дилетант. Он знает: чем тяжелее телу, чем больше оно голодает, страдает, тем лучше для эйдоса. В крайних же обстоятельствах эйдос удесятеряет человеческие силы. Условия же Большой Пустыни можно назвать