По избе пролетел ветерок, и Дивляна вздрогнула. Лишние мысли исчезли – начиналось то, чего она ждала. Все остальное – потом, но сейчас перед ней вставало вражеское войско, и копье было брошено в невидимый строй…

Сперва она отпрянула от окна, но потом вернулась и прижалась к стене рядом. Вся дверь по косяку была окружена плетнем из крапивы со зверобоем и заговорена, второе окошко тоже. Свободным оставалось только одно, и через него голодные духи рвались к своей жертве. Прямоугольник окна потемнел, звезды и лунный свет исчезли, будто в окошко вставили плотную затычку из сплошной тьмы. Десятки мелких холодных вихрей кружились в избе; Дивляна ничего не видела, только подрагивало пламя лучины, но ощущала каждый из них так ясно, будто тонкие струны проходили через ее голову, и она чувствовала колебание каждой из них. Все они были разными, но одно объединяло их – чужеродность и чувство голода.

Готово. Они все здесь. Возле окна движение прекратилось, но в проеме по-прежнему висела густая чернота. А клубок тонких холодных вихрей вился посреди избы. Дивляна подняла с лавки приготовленный крапивный плетень и положила его на оконный косяк. Все. Духи оказались в ловушке.

– На небесах от лица Перунова поднимается грозная туча, сильный гром и молния, – заговорила она, и собственный тихий голос слышался ей будто издалека. Но в нем жило горячее дыхание грома, и ей самой уже казалось, что это говорит не она, а та, небесная Огнедева. – Как спустил Перун гром и молнию, грянул гром, молния пламя пустила, молния осветила ─ и устрашились, и убоялись всякие нечистые духи, расскакались и разбежались: водяной в воду, а лесной в лес, под дерево скрипучее, под корень, а ветряной под куст и под холм, а нечистый дух, посыльный и нахожий, на свои на прежние жилища. Так и я приказываю вам, духи нечистые: как боитесь вы небесной стрелы, молнии грома, так убоялись бы вы и меня, внучки Дажьбожьей, во всякое время, на востоке и на западе, на полудне и на полуночи, со всех четырех сторон…

– Кто?

– Говорит?

– С нами?

– Кто?

– Приказывает?

– Нам?

Теперь уже звуки исходили не из уст Ольгимонта: он по-прежнему лежал неподвижно, а голоса раздавались прямо из воздуха – и прямо в голове Дивляны.

– Я роду ни большого, ни малого: мне матушка – красно солнышко, а батюшка – светел месяц, а сестры у меня – белы зорюшки, а братцы у меня – часты звездушки. А вы кто? Как имена ваши?

– Мне имя – Воронец!

– Мне имя – Пырец!

– Мне имя – Хоростец!

– Мне имя – Беглевец!

– Мне имя – Нырец!

– Мне имя – Былец!

– Мне имя – Пухлец!

– Мне имя – Горелец!

– Мне имя – Турица!

– Мне имя – Ужевник!

– Мне имя – Земляница!

– Мне имя – Змиица!

– Мне имя – Мокрец!

Слова падали, как осколки льда – острые, тонкие, холодные, ранящие. И все-таки это была победа – она заставила их говорить. А кто знает имя, тот получает власть. Стараясь ни одного не упустить, Дивляна лихорадочно соображала. Все эти имена – названия трав. Но духи растений не могут мучить людей. Значит, бабка Кручиниха когда-то схитрила: она прикормила игрецов, дала им имена трав и тем самым подчинила себе, поскольку ей, зелейнице, были подвластны травы.

– И приказываю я вам, дух Воронец, дух Пырец, дух Хоростец… – Дивляна перечислила все тринадцать имен, – уходите от внука Дажьбожьего Ольгимонта, уходите от этого дома, от окон и дверей, от четырех углов, уходите на свои прежние жилища и не возвращайтесь, пока хмель не утонет, пока камень не поплывет!

– Мы не можем! – завыли, заскулили, заканючили голоса над ухом. – Не можем!