Целую секунду бригадир единственным своим глазом гипнотизировал аудиторию, наконец изрек:

– Джентльмены, присутствующие здесь офицеры будут командовать вами в бою.

При этих словах Гай забыл о недавнем унижении и воспрянул духом. На некоторое время образ человека одинокого и никчемного, ущербного рогоносца не первой молодости, зажатого раба привычек, что еще нынче утром умывался, брился и одевался в «Клэридже», обедал в «Беллами», а после трясся в поезде, – образ, ненавидимый Гаем – отступил. Гай был теперь одно со своим полком, и все подвиги, уже свершенные алебардщиками, были и на его личном счету, и все подвиги будущие автоматически записывались и на его счет. От этих чувств Гая потряхивало, как от разрядов гальванического тока.

Далее Ричи-Хук распространялся по организационным вопросам. Бригада на первой стадии формирования. Офицеры, имеющие временный чин, разделены по двенадцать человек на три батальонные группы, каждая из которых подчиняется кадровому майору и капитану; майор и капитан в перспективе станут командиром и начальником штаба соответствующего батальона. Все офицеры на казарменном положении. Ночевать в городе разрешается только семейным, и только в субботу и воскресенье. Каждый обязан ужинать в офицерской столовой не реже четырех раз в неделю.

– Пока все, джентльмены. Встретимся за ужином.

В холле выяснилось, что столешница за неделю обросла новыми распечатками. Гай продрался сквозь строй аббревиатур и узнал, что зачислен во второй батальон под начало майора Тиккериджа и капитана Сандерса – того самого, с которым Эпторп провел столь памятную игру в гольф. Сам Эпторп тоже попал во второй батальон, а также Сарум-Смит, де Суза, Леонард и еще семеро алебардщиков. Спальные места тоже были перераспределены. Теперь жить надлежало по батальонам, по шесть человек в комнате. Гай остался в «Пашендале»; туда же перевели Эпторпа.

Скоро стало известно и о других изменениях. Запертые комнаты открыли. Явилась табличка «Штаб бригады» – под нею подразумевались начальник оперативно-разведывательного отделения и двое писарей. Кабинет директора вместил три батальонные канцелярии. Появились также интендант с писарем, трое батальонных старшин, повара-алебардщики, новые денщики, моложе прежних, три грузовика, бронеавтомобиль «хамбер», три мотоцикла, водители и горнист. Теперь с восьми утра до шести вечера офицеры занимались строевой подготовкой и слушали лекции. По понедельникам и пятницам после ужина имели место «дискуссии». «Ночные операции» также проводились два раза в неделю.

– Не представляю, как Дэйзи воспримет нововведения, – поделился Леонард.

Дэйзи, как позднее стало известно, восприняла нововведения как нельзя хуже – уехала к своим родителям, несмотря на беременность.

Зато Гай нововведения только приветствовал. В Лондоне он поиздержался и теперь не без трепета попросил в «Гранде» счет. Впрочем, в похожем положении были почти все молодые офицеры. Эпторп же, который еще в поезде пожаловался на очередной приступ бечуанской лихорадки, и вовсе места себе не находил.

– Дело касается моего багажа, – пояснил Эпторп.

– Оставил бы в съемной комнате.

– У командора? Нет, старина, это неудобно – а вдруг придется сняться с места? Пожалуй, потолкую с нашим интендантом.

Позднее Эпторп отчитался:

– От интенданта никакой помощи. Заладил как попугай: «занят» да «занят». Наверно, подумал, что речь об одежде. Избавьтесь, говорит, от этого хлама – все равно, когда в палатки переберетесь, не до тряпья будет. Впечатляет? Какой-то коммивояжер, а не интендант, честное слово. Ни малейшего представления о полевых условиях. Говорю ему: «Вы небось ни в одной путной кампании не участвовали?» А он: «А вот и нет, я служил в Гонконге». Ха! Гонконг – это же сущий курорт, это не Империю защищать. Ну, я все ему высказал – пусть знает!