– Только мне и привычный инструмент захватите, – бросил он вслед девушке, тоскливо взглянув на деревянные палочки, с которыми виртуозно справлялась его спутница.

– Я научу, – сказала Алина Константиновна, игриво улыбаясь, – это легче, чем создавать тексты для политиков. Хотя в Киеве очень слабо с настоящей японской кухней.

– А почему непременно японская? – спросил он зачем-то в ответ на ее объяснение.

– Они знают толк в этом. Вкусно, сытно и полезно. Обожаю хорошо приготовленные японские блюда, но это редкость. Правда, в Москве побольше злачных местечек.

Она произнесла все это со свойственной ей ленивой небрежностью, за которой он уловил не столько брезгливость к тому, что потребляет большинство, сколько патологическую, защитную для закомплексованного сознания тягу к необычному. Ему резануло слух, что она уже дважды противопоставила Москву Киеву. «Хочет казаться неординарной и недоступной, пряча за этим свои проблемы. А я бы вот от украинского борща не отказался вместо этих угрюмых роллов», – подумал Алексей Сергеевич, но вместо этого кивнул понимающе с выпяченной добродушной улыбкой.

– Что, моя работа забракована? – спросил он через некоторое время почти в тон ее замысловатой игре. Она не говорит ему ни «ты», ни «вы», не называет по имени, вероятно, избегая перехода на более близкую орбиту отношений. Что ж, и он будет платить ей той же монетой. Теперь он пожалел, что надел костюм с галстуком, который стягивал и обязывал к излишней деловитости; куда приятнее было бы сидеть здесь в мягком джемпере.

– Нет, мысли изложены профессионально, компетентно, но именно этого и не нужно. Наша задача состоит в такой подаче информации, чтобы серьезные вещи стали понятны даже сельскому жителю полтавской глубинки с образованием в восемь классов средней школы. – Тут она сделала небольшую многозначительную паузу. – Я уже почти завершила выбор того, что войдет в наш материал, – и опять немного помедлила. А затем спросила: – Взглянешь? – Она перешла на «ты» как бы невзначай, так естественно, словно это и предполагалось при их совместной работе.

Придвигаясь ближе к ней, чтобы проникнуть в механический мозг машины, Алексей Сергеевич вдруг попал в облако ее изумительного, слегка дурманящего и вместе с тем парадоксального запаха, заставившего вспомнить, что перед ним не просто соратница и коллега по работе, но женщина. Очаровательная и, не исключено, вожделеющая мужского обожания, и этот запах явственно выдавал ее неуемную, неудовлетворенную жажду. Он не удержался и на одно только мгновение заглянул в ее глаза. Синие, как море, они неожиданно для него отражали легкое волнение и неуемную тоску раннего одиночества. Он тотчас угадал безнадежную покинутость сугубо социального существа, не находящего покоя в многочисленных меблированных апартаментах, роскошных отелях, стильных офисах… Ему на миг стало жаль ее, признаваемую, востребованную профи, внешне успешную, а на деле охваченную растущим смятением обледеневшей жизни, филигранные рамки которой служат слишком слабым заменителем личного счастья.

Но затем на некоторое время Алексей Сергеевич отключился от реальной жизни, перебазировавшись в пространный вакуум невесомости. О реальности ему настойчиво напоминал лишь запах дорогой парфюмерии его собеседницы, ненавязчиво зовущий, влекущий с такой тихой, тайной настойчивостью, что он мимо воли сравнивал его с запахом Али. Оба аромата были приятными, но Алин был тонкий, мягкий и домашний, смешанный с любимым запахом ее тела, струящийся, как горный ручеек, тогда как тут был аромат сильный и всеохватывающий, как море перед штормом, и этим если не пугающий, то настораживающий.