– Зачем ты убил капитана Кривошеина?

– Это кто?

– Тот майор-гаубичник.

– Подставной? Так я и думал. Глупый вопрос, даже отвечать не буду.

– Он не дал тебе на рывок уйти, за это отомстил? Почему не хочешь реабилитироваться в штрафбате?

– Подсчитал, что шансов выжить у меня немного. Не люблю рисковать. Сколько мне дадут еще за этого майора? Вы ведь собрались его ко мне пристегнуть?

– Это вышка. Ты понимаешь, что под расстрельной статьей ходишь?

– Тут как нельзя кстати поговорка: что ни делается, все к лучшему.

– М-да, склонен согласиться с врачом, что тебя осматривал. У тебя действительно психические отклонения.

– Психологические. А ответ прост: у меня отсутствует чувство страха. Это вы держитесь за стабильность в привычных рамках жизни и службы. Если что не так идет, паникуете и стараетесь вернуть все, как было. Даже через штрафбат согласитесь пройти, хотя там выживает мизер, лишь бы это все вернуть. Я не такой. Звание и награды уже терял, давно это переболел, уже не держусь за это. Убил советского офицера? Так за дело, он угрожал жизни моего сына, шантажировал меня. Я в своем праве был. Тут же майор был на пути к свободе, я убрал это препятствие. Я и через вас пройду. Вы мне не свои.

– А кто свои? Немцы?

– Вот уж нет. Я их тысячи полторы перебил. Мне свои это простые бойцы, что в окопах сидят и в атаку идут, а вы церберы, охрана, препятствие на пути к свободе. Долги государству я отдал, считаю, что ничего не должен. Пусть другие геройство проявляют, мне это уже не нужно. Дожить до конца войны и на гражданку, на свободу с чистой совестью.

– Ясно все с тобой. Знаешь, в некотором роде да, офицеры были неправы, не с той стороны пошли, но убивать, да еще демонстративно добивая в голову… Тут ты сильно переборщил. Дать в морду, тебя бы поняли, даже если старшего офицера ударил, а вот так…

– Это ведь вы устроили, с приказом отправить бывших офицеров в штрафбат? Больно вовремя он появился.

– Ты слишком преувеличиваешь мои возможности.

– А вы тут при чем? Я про ваших хозяев.

– Даже если так, я не в курсе. Вот что, Одинцов, есть предложение. Не от себя говорю, поэтому слушай внимательно. Есть предложение снять все это. Сделаешь, что тебе скажут, и вернут все, что потерял. Отметят, что искупил.

– Эк вас натужило. Сами же отобрали, и вернуть за работу? А ничего не треснет?

– Ты сам под трибунал подставился, – напомнил подполковник. – Мы протягиваем тебе руку помощи.

– Если бы я действительно держался за все это, может, и сработало бы. Послушай, подполковник, я уже выбрал страну, где буду жить, какой у меня будет дом. Черт, я даже придумал кличку для своей собаки. А тут променять это на непонятно что? Как-то желания нет. Вот если что сверху накинете…

– Что ты хочешь?

– Вернуть все, что было, и то, что по первому трибуналу, в сорок втором, полную реабилитацию, чтобы после окончания войны не прицепились, а то знаю я эти открытые дела по новым обстоятельствам. Звание майора. После окончания работы на вас.

– Видел я людей, что охренели в той или иной ситуации, но ты это что-то особенное.

– Это я вам нужен. Сами пытаетесь меня оседлать и ехать, неудивительно, что жеребец недоволен.

– Жди, – велел тот и вышел.

Почти час не было офицера. Меня охраняли двое солдат с ППШ, внимательно отслеживая все движения. Вернулся он, отослав солдат, и, снова устроившись напротив меня, сказал:

– Командование дало добро.

– Я могу ему верить? – чуть улыбнувшись, спросил я.

– Ты о чем?

– Я похож на идиота? Меня советские генералы постоянно обманывали, им не сдержать свое слово что сплюнуть. Где гарантии?