– Это я знаю. Я видел хвостатых на выставке. Мне не понравились. Они слишком похожи на людей. Только ниже пояса рыбы. И с сиськами голыми, фу.

– Это морские были, – со знанием дела произнес Йонас. – Они крупнее, сильнее, агрессивнее.

– А речные чем отличаются?

Йонас долго молчал, глядя в запыленное окно. Иногда он так «зависал», словно выпадал из реальности, и тормошить его было бесполезно. Черты лица заострялись, взгляд потухал, прятался под щеточкой светлых ресниц. Питер думал, что в эти моменты друг вспоминал родные края, которые ему пришлось покинуть. Йонас был родом как раз из тех мест, где появилось «пятно междумирья». Он никогда не рассказывал, что случилось с его родными. Но Питер чувствовал, что ничего хорошего. И истории про оттудышей – порой с потрясающими подробностями, о которых не писала пресса, – тоже были неспроста.

– Речных нельзя трогать, – глухо проговорил Йонас. – Это души рек. Больших и маленьких. Если убить речную русалку – река потечет мертвой водой. И убийца будет проклят.

– Зачем их убивать?

Йонас смотрел на приятеля как на маленького.

– У вас что, этого не знают? Плоть речных русалок дарит бессмертие.

Питеру стало не по себе. Он почувствовал себя глупее Агаты. Йонас говорил так, будто объяснял то, что известно с пеленок всем-превсем, а не рассказывал жутковатые сказки. Питеру очень хотелось сказать ему: «Да врешь ты все! Так не бывает», – но что-то мешало это сделать. Может быть, то, что Йонас был его лучшим другом? А может, то, что ему просто хотелось верить в страшные истории?

– Йон, послушай. – Питер облизнул пересохшие губы. – Я очень хотел бы ошибаться, я и сам до конца не уверен, но… Ларри сказал, что мой отец привез русалку. Я видел странную девочку в пруду.

– Белую. Похожую на цветок с тонкими длинными лепестками, – не спросил, а уточнил Йонас.

– Ага.

Оба долго молчали, потом Йонас стер пыль с оконца своей кепкой и невесело усмехнулся:

– Пит, помой башку в ванной. А я пойду куст самшитовый достригу и опилю сломанные ветви яблонь. Ах-ха?

– Ладно. Давай часов в шесть на великах в долину прокатимся? Или в лавку за твоими любимыми леденцами, – предложил Питер, чувствуя, как внутри расползается неприятный тревожный холодок.

Услышав о леденцах, Йонас перестал хмуриться, улыбнулся белозубо и радостно:

– Кто ж от такого откажется? Забились! В шесть у ворот.

Было так вкусно и много, что, казалось, даже небо пахнет леденцами. – Еще один – и я лопну, – простонал Йонас и улегся в невысокую жесткую траву.

– Да ну. Если их дома есть – столько не влезет, а вот когда на лугу или у ручья – они совсем другие. И можно съесть их целую гору.

– Хлеб с солью так же. В дороге он всегда вкуснее.

Питер пошуршал у друга над ухом прозрачным фантиком от конфеты. Йонас сморщился и зажмурился.

– Убери… Моя смерть будет на твоей совести!

– Что-то ты сегодня не в форме, – разглаживая на коленке фантики, заявил Питер. – Всего шесть одолел. А я восемь! И еще могу!

Он засунул руку в кулек с длинными полосатыми палочками леденцов и вытащил пару.

– Я тебя когда-нибудь побью в честном бою. В другом, – умирающим голосом проныл Йонас. – Но в пожирании сладостей тебе реально нет равных!

– А если еще газировкой запить…

– …она из носа потечет, – закончил за Питера друг, и оба расхохотались.

Ветерок гнал по полю зеленые волны, с невысоких холмов стекали в долину тени высоких облаков, похожих на сладкую вату. Питер улегся, положив сцепленные пальцами руки под затылок, и задумался.

– О чем молчишь? – спросил Йонас минуты через три.