– А однажды тятенька утром рано видел, как волк с ее подворья уходил….

– Маманя! Честное слово! Космос начинаем осваивать, а вы все сказки какие-то.

– А ты не перечь…. Я ведь и раньше могла,… а молчала. Просто знай. И космос твой этому совсем не помеха.

Коль обещал, пошел, но совсем неохотно. У калитки встал и осматривал запущенное подворье, вдоль забора уже много лет буйно радуется свободе лебеда, а сразу за забором хоть и жидкий еще, несмелый камыш. Придет время и он осмелеет, захватит пустую территорию. Среди двора вросла в землю здоровенная чурка, на которой уже много лет кололи дрова. Конусом бугрилась щепа. Неожиданно сзади хрипловатый голос:

– Это еще хозяин прикатил, чурку-то, уж, сколько лет стоит. Ты ведь ей любуешься?

Захариха смотрела чуть в сторону, глаза были затянуты бельмами.

– Проходи, проходи, коль пришел. Колун в сенях, справа. Увидишь.

Уверенно прошла и скрылась в избе, хлопнув обремкавшейся, обшитой каким-то одеялом дверью.

Артем натаскал из сарая чурбаков и принялся их кромсать. Дверь приоткрылась:

– Не мельчи! Толку-то с мелких дров, пропыхнули и ни жару, ни пару.

Видит она, что ли? Стал колоть чурку на четыре части. Откидывать к сеням, чтобы ближе таскать. Вдоль стены наложил хорошую поленницу. Тихонько поставил колун на место, хотел уйти. Дверь приоткрылась:

– Зайди-ка на минуту.

Сумерки уже окутали подворье, в доме и вовсе темень, лампой, похоже, в доме не баловались, да и к чему, коль глаза не видят.

– Матушке передай спасибо за заботу. Сам-то, небось, сроду бы не догадался.

Старуха угадывалась, сидящей на лавке, возле окна. Он еще постоял под порогом, подумал, что разговор окончен. Повернулся. Она снова заговорила, хрипло и тихо:

– Спину покажи мне.

– Что?

– Что слыхал. Рубаху сыми.

Артем в замешательстве топтался под порогом, почти в полной темноте.

– Ну, рубаху.

Неловко выпростав их штанов рубаху, с трудом стащил ее с мокрой от пота спины. Бабка подошла, протянула обе руки. Повернулся. Она прикоснулась к горячей спине сухими, закостеневшими пальцами. Стала выписывать какие-то узоры, чуть шевелила губами.

– Одевайся, шерсть еще не наросла…. – издевается, что ли.

Удалилась и снова села там, в темноте. Он натягивал рубаху, почему-то торопился, словно стыдился своей наготы.

– Куда на левую-то сторону? Битым хошь быть?

Снял и вывернул. Оделся.

– Страх перед имЯ теперь пройдет. Не тронут они тебя, за всю жизнь не тронут. Но и ты, дай мне слово. Слово, что не тронешь.

Какое-то чувство обуяло неожиданное, словно пионерскую клятву давал:

– Ладно, не трону….

– Смотри, слово твое крепкое. Помни.