Джейсон узнал об этом только три дня спустя, когда под его дверь подсунули конверт.

«Дорогой Гилберт, если бы ты тогда не помог мне с «Лестницей Гарварда», вероятно, у меня не нашлось бы времени на репетиции, а следовательно, я бы не победил.

Как и обещал, вот два билета. Возьми с собой кого хочешь.

С уважением, Дэнни».

Джейсон улыбнулся. Казалось, что та первая неделя учебы была так давно. Он уже и думать забыл про обещание Дэнни. Зато теперь можно было пригласить Энни Расселл, первую красавицу Рэдклиффа. Джейсон давно подыскивал подходящий повод к ней подкатить, и вот наконец ему улыбнулась удача.

Вечером 12 апреля все почитатели истинного таланта набились в театре Сандерс, чтобы оценить новую звезду, якобы вспыхнувшую в их галактике.

Сам солист лучше всех осознавал, под каким пристальным вниманием он находится. Дэнни стоял за кулисами и с нарастающим беспокойством следил за залом, наполняющимся личностями, наводившими на него страх и трепет. Присутствовали не только его преподаватели из Гарварда. Он узнал несколько уважаемых господ из самых знаменитых консерваторий города. Боже, пришел даже сам Джон Финли!

В течение нескольких недель репетиций Дэнни чувствовал постоянный душевный подъем и ждал этого великого события с маниакальным восторгом. Еще бы, ведь он сможет показать свой музыкальный талант тысячам важных «тузов». Он вдруг стал ощущать невероятную силу.

Правда, лишь до сегодняшнего вечера. В ночь перед своей гарвардской коронацией – так он называл это событие – уснуть Дэнни не смог. Он ворочался. Метался по кровати. Представлял свой катастрофический провал. И стонал так, будто это было неизбежно.

«Я стану посмешищем, – думал он. – Выйду на сцену и грохнусь в обморок. Или поскользнусь. Или слишком рано сыграю вступление. Или слишком поздно. Или же вообще забуду все ноты. Они будут кататься по полу от смеха. Не только дамочки из округа Ориндж, а вся эта тысяча самых известных людей мира музыки. Ужас какой! И зачем я вообще решил участвовать в этом дурацком конкурсе?»

Он приложил руку ко лбу. Тот был горячий и влажный. «А вдруг я заболел? – подумал Дэнни с надеждой. – Может, тогда они отменят мое выступление? Господи, пожалуйста, пошли мне грипп! Или даже что-нибудь посерьезнее…»

Однако, к его огромному разочарованию, на следующее утро он чувствовал себя вполне здоровым. Делать нечего, решил Дэнни, придется ему отправляться на казнь в театр Сандерс.

Он стоял за кулисами совсем один, мечтая оказаться как можно дальше отсюда.

Дирижировавший тем вечером Дон Ловенштейн подошел к нему и спросил, готов ли он. Дэнни хотелось сказать «нет!», но почему-то кивнул.

Сделал вдох, мысленно произнес: «Вот дерьмо!» – и, не отрывая взгляд от пола, вышел на сцену. Прежде чем сесть за рояль, слегка поклонился публике в ответ на их любезные аплодисменты. К счастью, прожекторы так слепили его, что разглядеть чьи-либо лица ему не удавалось.

А затем произошло нечто необъяснимое.

Стоило Дэнни оказаться перед инструментом, как страх исчез, превратившись во что-то иное. В приятное волнение. Дэнни горел желанием творить музыку.

Он кивнул Дону в знак готовности.

Со вступительным движением палочки Дэнни погрузился в странный, гипнотический транс. Ему грезилось, что играет он безупречно, намного лучше, чем когда-либо в своей жизни.

Крики «браво!» неслись отовсюду, а аплодисментам, казалось, не грозит никакое diminuendo.

Атмосфера, окружавшая Дэнни после выступления, напомнила Джейсону финал теннисного турнира. Все то же самое, только пианиста не таскали по всему театру на руках. Хотя седовласые властители музыкального мира, словно поклонники звезды спорта, выстроились в очередь, чтобы пожать ему руку.