– Пока не может идти речь ни о каких алиментах. Ваш зять находится в следственном изоляторе. Сейчас ведется следствие, потом состоится суд, ну а в дальнейшем… Да, алименты должны будут перечисляться на ваших внуков.

– Вот и прекрасно, – успокоилась Серафима Поликарповна и повернулась к Виталику и Анечке. – Дети, возвращайтесь в комнату. Дядя милиционер пришел поговорить с мамой.

– А где папа? – спросил Виталик. – Его что, на пятнадцать суток посадили? Рыть канаву?

Капитан Ухов весьма удивился познаниям ребенка и обратился к нему:

– А ты знаешь, за что сажают на пятнадцать суток?

– Конечно, знает, – ответила за внука Серафима Поликарповна, словно подобные познания в девять лет были чем-то само собой разумеющимся. – С таким папочкой.

– За пьянку, – сказал Виталик. – А у меня папа поддавальщик. И дедушка тоже.

– Что вы там несете, черт побери?! – взревел Петр Николаевич, слышавший весь разговор и до поры до времени не издававший ни звука.

Петр Николаевич показался в коридоре. Капитан Ухов сразу же понял, почему девятилетний ребенок так хорошо просвещен по определенным вопросам. Внешний вид дедушки говорил о многом.

– Здрасьте, товарищ начальник, – поздоровался отец Марины и вытянулся по стойке смирно перед стражем порядка, хоть тот и был в штатском, а не в форме.

– Добрый вечер, – ответил Ухов. – Вы – тесть Самсонова?

– Он самый. И отец вот этой, – кивнул Петр Николаевич на Марину. – Мадам Самсоновой, – усмехнулся он. – А также муж вон той, – кивок в сторону Серафимы Поликарповны. – Мадам Барыгиной. А сам я – Барыгин Петр Николаевич. А чего с зятьком-то стряслось?

– Вы не в курсе? – спросил Ухов.

– Меня бабы ни о чем в известность не ставят, – сообщил Петр Николаевич, хотя уже знал, что Славка в «Крестах» за вымогательство, но ему, видимо, захотелось услышать детали. – В этом доме я все узнаю последний. Чего он учудил-то? Сморозил чего по пьянке? Я-то тихо пью. Выпью и спать ложусь. У меня баба строгая.

– Вашему зятю предъявлено обвинение по сто сорок восьмой статье. Вымогательство, – сказал капитан Ухов.

– На бутылку, что ли, не хватало?

– Он требовал на целый контейнер, – заметил Ухов.

– Чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь, – вставила Серафима Поликарповна. – Чтобы напиться – так напиться.

– Хватит, мама, – повернулась к ней Марина.

– Чего хватит? Чего хватит? Ты мне рот не затыкай. Я тебе сколько раз говорила: не выходи за него, не выходи за него, не рожай от него, по крайней мере, вторую. Разводись. Нет, не слушала. Считала себя самой умной. Вот получай теперь. Расхлебывай. Может, еще передачки ему в тюрьму носить вздумаешь? От меня он куска черствого хлеба не дождется.

Серафима Поликарповна схватила детей за руки, развернулась, проследовала в большую комнату и громко хлопнула дверью.

– Проходите на кухню, товарищ капитан, – обратился к милиционеру Петр Николаевич. – Чего стоим-то в коридоре, Маринка?

Петр Николаевич пошел первым.

– Если не возражаете, – посмотрел Ухов на Машу, – я хотел бы позднее поговорить и с вами.

– А если возражаю? – спросила Корицкая, храбрая после выпитой водки.

– Тогда придется пригласить вас к нам. Или все-таки предпочтете здесь?

– Предпочту здесь, – ответила Маша и пошла в большую комнату вслед за Серафимой Поликарповной.

Капитан пропустил вперед Самсонову и оказался на кухне вместе с Петром Николаевичем и его дочерью. Огляделся, увидел, что здесь недавно пили и что не только Петр Николаевич, но и Самсонова, и удалившаяся Корицкая далеко не трезвы.

– Садитесь, – кивнула Марина на табуретку. – Водку не предлагаю: вы на службе, насколько я понимаю.