– В смысле, переехать к тебе.

Миранда почти все узнала от Ичико, а о чем не узнала, догадалась сама. Она взяла руки Вероники в свои и долго держала их, не говоря ни слова. Наконец она сказала:

– Знаешь, меня не волнует, что ты полюбила женщину, а не мужчину. Ты знаешь, я рада, что ты бросаешь… эту жизнь. Я никогда не желала для тебя такого. – Она вздохнула. – Просто будь осторожна, милая, прошу тебя. Ты ведь знаешь эту женщину – сколько, меньше двух недель?

Вероника убрала свои руки и встала.

– Мама, ради всего святого…

– Я не собираюсь все тебе портить…

– Нет, собираешься. Именно это ты и пытаешься сделать.

– Я просто хочу сказать, что ты еще плохо ее знаешь. Я хочу, чтобы у тебя все получилось, правда, но может и не выйти, и…

– Хватит, – сказала Вероника. – Я не хочу это слушать. Хоть раз в жизни порадуйся тому, что я счастлива. А если не можешь, тогда закрой свой рот. – Она вышла, хлопнув дверью, и понесла свои вещи к такси, в котором ее ждала Ханна.

По дороге домой Лиз нервно топталась у нее на коленях, а Вероника начала трястись.

– Ты в порядке? – спросила Ханна. – Ты сегодня принимала метадон?

– Принимала, – ответила Вероника. – Дело не в этом. – Хотя симптомы были очень похожи. Она чувствовала себя вялой, а все внутренности будто связало в узел. – Мне страшно, вот и все.

Ханна обняла ее.

– Страшно? Чего ты боишься?

– Передо мной вся моя жизнь. Вот она, ждет меня. Я не знаю, что с ней делать.

– Проживи ее, – сказала Ханна. – Вот и все. По одному дню зараз.

На следующий день они гуляли по Пятой авеню, разглядывая витрины. Вероника остановилась у магазина «Sak’s», в витрине которого увидела блестящее голубое платье без бретелек.

– Боже, – сказала она. – Оно великолепно.

Ханна взяла ее за руку и, смеясь, увела вперед.

– И политически некорректно. Это просто упряжка, которую на нас надевают мужчины. Идем. Давай снимем твои деньги из банка, пока они не превратились в волшебную пыль или еще что.

Они дошли до «Чейз Манхэттен» и зашли внутрь. В банке была одна очередь, обозначенная стойками с красными бархатными лентами, ведущая к принимающим и выдающим наличные кассам. Вероника встала в конец очереди, в которой уже было шесть человек; еще двое стали позади нее.

– Я немного пройдусь, – сказала Ханна. – Ненавижу очереди. У меня от них начинается клаустрофобия.

Во взгляде Ханны появилось беспокойство, которого раньше Вероника никогда не замечала. Она вспомнила, что сказала ее мать, и поняла, как мало на самом деле она знала эту женщину, которую любила.

– Ты что, шутишь?

– Нет, – ответила она, ее улыбка сверкнула, будто мигающая лампочка. – Не шучу. – Она переступила через бархатную ленту и пошла в более просторную часть холла. Вероника не могла не заметить симпатичного паренька-блондина: он стоял в паре метров от нее у стойки и заполнял какой-то бланк. Ханна тоже его заметила и обернулась, чтобы посмотреть еще раз.

Вероника почувствовала укол ревности. Пареньку было около восемнадцати, он был одет в дорогие брюки цвета хаки, кожаные мокасины и свитер с V-образным вырезом, под которым не было рубашки или майки. Длинное черное пальто он перекинул через руку. Его волосы выбивались из-за ушей и падали на плечи, на щеках была легкая щетина. В нем была какая-то естественная сексуальность, которая не ускользнула ни от кого из окружающих.

Ханна улыбнулась и покачала головой. Казалось, будто она улыбается самой себе, а не этому парню. Она пошла в сторону выхода. Мужчина, стоявший позади Вероники, шумно кашлянул. Вероника подняла взгляд, увидела, что очередь двинулась вперед, и подошла поближе. Она обернулась в сторону Ханны как раз вовремя, чтобы увидеть, как она пошатнулась.