– Знаете, мне все сказали, что я сошла с ума.

Я пыталась объяснить им, что хочу летать, что хочу служить своей стране, а понял меня один-единственный человек, все остальные так ничего и не поняли.

Мы сидели за одним из столов в зале библиотеки Академии – огромном, очень светлом помещении – и разговаривали с кадетами. Здесь учатся четыре года, и среди собеседников были представлены все – от «салаг» до выпускников. Вот некоторые ответы кадетов на мои вопросы:

– Почему я решил учиться здесь? Потому что обожаю скорость, мечтаю летать на этих красивых машинах.

– Думал ли я о том, что мне, возможно, придется убивать? Думал, конечно. Очень надеюсь, что не придется. Но если кто-то будет угрожать моей стране, моим любимым… Я давал присягу, сэр, и я ее исполню.

– Муштруют ли нас? Можно сказать, да, муштруют. Семь шкур спускают, особенно с нас, первогодков. И правильно делают. Это ведь происходит до присяги, и нам надо понять, мы действительно хотим учиться здесь, или нет? Есть время подумать, передумать. Бить? Нет, сэр, никакого рукоприкладства быть не может, но за нарушение дисциплины заставят отжаться столько раз – мало не покажется.

– Для меня служить моей стране – миссия почетная. Защищать демократию и свободу в мире – это наш долг. Я считаю, что меня Бог избрал для этой цели.

– Война в Ираке? Это дело политиков. Наше дело выполнять приказы. Любые? Нет, сэр, если приказ покажется мне противоречащим существующим законам и порядкам, я имею право не выполнять его.

Позже, разговаривая с преподавателем-полковником ВВС, я спросил его, так ли это, и получил подтверждение: никто не обязан выполнять преступный приказ. Спросил я его и об отношении к войне в Ираке:

– Не опасаетесь ли вы того, что точно так же, как неудача во Вьетнамской войне сильно навредила престижу Вооруженных сил США даже в самой Америке, неудачная война в Ираке возымеет такое же действие?

Полковник молча посмотрел на меня секунд десять и ответил:

– Сэр, я предпочел бы оставить ваш вопрос без внимания.

Что ж, все справедливо. Я имею право задавать любой вопрос, а он имеет такое же право не отвечать на него.

На территории Академии находится и храм. Это гигантское здание, увенчанное четырнадцатью башнями. Словом, смесь Диснейленда с Хогвартом Гарри Поттера. Смотришь на этот разгул архитектурной фантазии и не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать. Все-таки китч, хоть и не американское слово, но явление, дорогое американскому сердцу. Китч проникает во все, даже в облик церквей. Но вместе с тем: этот храм многоконфессионален, он открыт не только для христиан, но и для иудеев и даже мусульман. Вдумайтесь: тот или иной конкретный храм всегда служит только одной конкретной религии, то есть по определению разделяет верующих, а здесь все наоборот, храм открыт для всех, он людей объединяет, хотя это противоречит канонам. Не поклоняться неразумному канону столь же американская черта, как любовь к китчу.

Уезжали мы из Академии в задумчивости. «Сержант» ВДВ Артем Шейнин был явно под впечатлением увиденного. Брайан Кан из Монтаны высказал явное удовольствие от увиденного, тем, насколько откровенно разговаривали с нами, несмотря на сугубо военный характер места пребывания. Я тоже должен признать, что уровень рассуждений кадетов и офицеров, общий дух Академии, явное чувство гордости, которое испытывают будущие летчики, не только то, что они говорят, но как они это говорят – все это было для меня неожиданным.

Единственное, что посеяло тревогу в моем сердце, были слова молодого офицера, сказавшего, что его для защиты свободы и демократии в мире выбрал сам Господь. Боль ли разница между таким убеждением и верой мусульманского экстремиста в том, что если он взорвет автобус, набитый женщинами и детьми «неверного», его будет ожидать в раю сам пророк и сорок девственниц.