– Пол-литра же для некоторых лиц тоже становится в некотором роде символом, причем символом более весомым, потому что за ним скрыто совершенно конкретное содержание, а рубль это еще вопрос. Таким образом, порой для некоторых лиц символ «пол-литра» становится сильнее, чем символ «рубль», не говоря уже о таких символах, как «долг» или «честь».

Вот мне, например, уже две недели не дают для съемок пятый павильон, говорят, что лесу нет, не завезли, а между тем молокосос Шипанский все эти две недели снимает в пятом павильоне на моем лесе свою дипломную работу.

Почему? Гарик, говорю я ему, сознайся! Чего же скрывать, отвечает он, три пол-литра и кило вареной колбасы.

– В этом деле, товарищи, нельзя торопиться, рубить с плеча, – сказал архитектор Кольчатый.

– Может быть, здесь есть и прогрессивный смысл. Вот вам, Железнов-Птицын, не повезло с «пол-литрой», а Одудовский наладил себе сантехнику, а Гайкер, к примеру, благодаря «пол-литре» сберег тясячи государственных рублей.

Возьмите меня, Железнов-Птицын.

Вы знаете, что я автор стадиона в среднеазиатском городе N. В газетах писали так: «Стадион взметнулся над городом будто гигантский парус!» Почему же как парус, а не как примитивная чаша? Только благодаря бутылке, полбанке, калгашнику, пузырю, называйте, как хотите.

Дело в том, товарищи, что уже в процессе стройки усилиями ретроградов было принято решение, подрезающее мой парус под самый корень. Я знал, что бумага с решением должна была прийти на стройку через сутки. В отчаянии я завез в прорабскую будку энное количество этих… ну, вы сами понимаете… пузырей, и «каркас паруса» был поставлен за одну ночь… Бумага опоздала!

Разошлись поздно, так и не придя к общему мнению.

Естественно, до рассвета я не сомкнул глаз, думая о феномене пузыря. Рассказ был почти готов, но не было концовки.

Утром жена сказала:

– Сегодня в школе родительское собрание. Сходишь?

– Договоримся, – хмуро пробормотал я.

– Это в каком же смысле? – удивилась жена.

Я показал ей из-под полы кулак с оттопыренными пальцами, мизинцем и большим.

– Что с тобой? – вскричала жена.

– Пузырек надо поставить, дорогая. Тогда и на собрание сходим…

Жена вышла, хлопнув дверью.

Разумеется, этот диалог не мог стать концовкой рассказа.

Тогда я занял позицию возле телефона. Через пять минут позвонил товарищу. Мы должны были сговориться насчет партии в теннис.

– Итак, старик, – сказал товарищ. – Как уговорились?

– Могу и передумать, – мрачно сказал я. – Поставишь бутылку – сыграю.

Он изумленно захохотал, потому что играл в сотни, в тысячи раз лучше меня. Он наивно воображал, что это он мне делает одолжение, однако просчитался.

– Ну, хорошо, – сказал он, отсмеявшись, – полбанки с меня.

– 1:1, – подумал я, вешая трубку. – 1:1, а концовки нет.

Наконец, позвонили из издательства.

Звонок, которого я ждал уже три с половиной года, в течение которых у меня выпало три зуба, проявилась вегетативная дистония, дети подросли и серьезно задумались о выборе жизненного пути.

– Это молодой писатель А.? – дребезжащим уже голосом спросила некогда молодая секретарша. – Пришла верстка вашей книги. Заходите.

– Сегодня не смогу, – вяло сказал я.

– А когда сможете? – изумленно воскликнула секретарша.

Она привыкла при таких известиях к воплям радости, к рыданиям и инфарктам.

– Точно не знаю. Загружен. Зависит от вас, – промямлил я.

– В каком же смысле! – ахнула секретарша.

– Неужели не понимаете? – удивился я. – В смысле Поллитревича и Закусонского… Передайте директору издательства, пусть ставит калгашник.

Она осторожно повесила трубку. Концовки не получилось.