Погода была солнечной, я открыла окно и подошла к столу. Да, было еще прохладно, но, возможно, свежий воздух развеет это странное ощущение пустоты, охватившее меня сразу по пробуждении. Обернув голову махровым полотенцем, я съела плотный, насыщенный витаминами завтрак. После этого решила, что следует очистить организм от токсинов, надела спортивный костюм, кроссовки и захлопнула за собой дверь. Я бежала рысцой, с наушниками на голове, стремясь не показать выдающиеся результаты, а всего лишь как следует пропотеть. Спрятавшись в свою музыкальную шкатулку, я забывала, что ноют и саднят онемевшие мускулы, забитые ядом после вчерашних злоупотреблений, которые я, впрочем, повторю меньше чем через неделю.

Нужно было наплевать на усталость и как можно полнее выложиться, избавиться от отрицательной и нездоровой энергии, а взамен подзарядиться положительными импульсами. Проще сказать, чем сделать. Я витала в облаках и не замечала никого вокруг, как если бы все парижане покинули город. Я бежала, меня никто не знал, я была одна, я отбросила все свои вопросы, все сомнения. Я чувствовала, как внутри меня нарастает глухой, необъяснимый страх. Он вел себя подло, норовя неожиданно вынырнуть на поверхность, причем проделывал это все чаще, а я не могла его побороть. Я добежала до Люксембургского сада. Жажда вынудила меня сделать остановку. Я купила воду у уличного торговца, села в кресло у пруда и за несколько минут наполовину осушила пол-литровую бутылку. Сухость во рту, не отпускавшая меня с самого пробуждения, наконец-то прошла. Я засмотрелась на детишек, запускающих кораблики, они были такими милыми. Многие расстегнули куртки, радуясь хорошей погоде и ранней весне, значит, некоторые завтра проснутся с простудой, потому что солнце в начале марта обманчиво.

Мои воскресенья были похожи одно на другое, как и субботы. Наблюдая разные семейные или дружеские встречи, я неизбежно задавалась вопросом, чем сейчас занят Эмерик. Достав телефон, я в тысячный раз за эти выходные перечитала его последнюю эсэмэску, ту, что он обычно присылал мне по пятницам около семи вечера, стоя в пробке на кольцевой дороге, когда я проводила свой последний на неделе урок. И каждую пятницу он писал примерно одно и то же:

Иногда он вспоминал наш вечер накануне, говорил, какая у меня потрясающая кожа, как хороши были наши поцелуи, наш смех. Воскресенья он проводил дома или у друзей в окружении детей, он наверняка с удовольствием входил в роль счастливого отца семейства – а он таким и был, я не сомневалась. Я ощутила привычный, так хорошо знакомый воскресный укол в сердце и сразу узнала его. Мы редко говорили о его семейной жизни, еще реже о его отношениях с женой, я хотела как можно меньше знать об этом – того, что мне известно, более чем достаточно, – я предпочитала держать его другую жизнь на расстоянии, чтобы не подпускать к себе ревность и чувство вины. Тем не менее вопросы в голове вертелись… Есть ли у него проблемы в отношениях с женой? Подозревает ли она что-то? Часто ли он занимается с ней любовью? Такой же он с ней разговорчивый, как со мной? Ходят ли они вдвоем куда-нибудь повеселиться? Прижимается ли он к ней, чтобы вдохнуть запах ее шеи и легонько прижать зубами кожу? Он с ней такой же веселый, нежный, чуть-чуть властный и своенравный, как со мной? Притворяется ли он, чтобы сохранить видимость согласия в семье? Да, конечно, бывало, что я кричала, даже вопила и мне хотелось расколошматить все, что попадется под руку. Когда я бушевала, он не произносил ни слова. Поняв, что я выдохлась, он сдержанно произносил “Я тебя люблю”. И я опять не могла устоять.