– В данный момент, – улыбнулся ей Аллейн, – совсем не улавливаю.

– Отлично! – обрадовалась Софи и повернулась к Гранту. – Тогда мне не нужно чувствовать себя виноватой за то, что хорошо провожу время.

– Вам так это нравится? Да, вижу, что нравится. Но почему вы должны извиняться?

– О… не знаю… пуританская жилка, наверное. Мой дед Джейсон был квакером[31].

– Он часто вам является?

– Совсем не так часто, но, думаю, как раз сейчас он здесь притаился. Знаете, «суетность, тщеславие» и проповедь о том, имеет ли человек право покупать столь дорогостоящий вечер, зная, что собой представляет мир.

– В смысле, вам следовало бы потратить эти деньги на добрые дела?

– Да. Или вообще их не тратить. Дедушка Джейсон был еще и банкиром.

– Скажите ему, чтобы уходил. Вы сделали массу добра.

– Я? Как? Невозможно.

– Вы превратили то, что обещало быть отвратительным вечером, в…

Грант осекся, переждал мгновение, а потом наклонился к ней.

– Да, что ж, хорошо, – поспешно проговорила Софи. – Вам не надо было из-за этого переживать. Дурацкий разговор.

– … в нечто почти приемлемое, – закончил Грант.

Аллейн подумал: «Она, без сомнения, вполне способна за себя постоять, но ветреной я бы ее не счел. Наоборот. Надеюсь, Грант не хищник. В ее мире он бог, и внешность у него романтическая, и опустошенный бог к тому же. Просто работа, чтобы заполнить время в Риме. Старше ее лет на двадцать, вероятно. Он снова заставил ее покраснеть».

Сидевший во главе стола майор Свит заказал себе еще порцию коньяка, но никто его примеру не последовал. Бутылки с шампанским в беспорядке стояли в ведерках со льдом, кофейные чашки унесли. Появился Джованни, переговорил с официантом и удалился вместе с ним, предположительно оплатить счет. Метрдотель Марко уверенно надвинулся на них и не в первый раз принялся наклоняться, смеяться и ворковать над леди Брейсли. Она пошарила в золотистом ридикюле и, когда Марко поцеловал ей руку, оставила что-то в его руке. Этот маневр, с некоторыми отклонениями, он повторил с баронессой, вставил веселую похвалу Софи, охватил весь стол всеобъемлющим поклоном и умчался прочь, покачивая бедрами.

– Ну и штучка, – сказал Кеннет, обращаясь к тетке.

– Дорогой, – ответила она, – что ты такое говоришь! Правда, он гадкий, майор? – окликнула она через стол майора Свита, который неотрывно разглядывал Софи поверх бокала с бренди.

– Что? О! Отвратительный, – отозвался майор.

Кеннет пронзительно засмеялся.

– Когда мы едем? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Куда мы отсюда поедем?

– Мы теперь веселые! – воскликнула баронесса. – Теперь мы танцуем, и все шикарно, и ночная жизнь. В «Космо», да?

– В «Космо»! – смеясь, эхом отозвался барон.

Они широко улыбнулись, обводя взглядом сидящих за столом.

– В таком случае, – сказала леди Брейсли, беря сумочку и перчатки, – я голосую за ritirata[32].

В мгновение ока подскочил официант, чтобы набросить ей на плечи меха.

– Я тоже, я тоже, – подхватилась баронесса, и вместе с ними ушла и Софи.

Майор допил бренди.

– В «Космо», да? – сказал он. – Повеселимся там на славу, да? Ну, тогда нам, наверное, лучше двинуться в путь…

– Можно не спешить, – усмехнулся Кеннет. – Лучшее тетушкино официальное время в la ritirata – девятнадцать минут, и то когда ей нужно было успеть на самолет.

Барон увлеченно совещался с майором и Грантом насчет чаевых. Их официант стоял у выхода из ресторана. Аллейн подошел к нему.

– Ужин был бесподобный, – сказал он и дал чаевых ровно настолько больше, чтобы подкрепить последовавшую просьбу. – Хочу узнать, могу ли я переговорить с синьором Марко? У меня к нему есть личные рекомендации, которые я хотел бы предъявить. Вот они.