- Следующий, - крикнула я, махнув рукой хэрширонцу, чтобы присоединился к остальным.

- Это был последний, - радостно объявил тоже уставший распорядитель и захлопнул дверь, оставляя меня наедине с ватагой самцов.

- Замечательно, - едва сдерживая радость по поводу начала конца мероприятия, выдохнула я. – Сейчас мои коллеги зачитают свои решения. Те, чьи имена будут названы, должны немедленно покинуть помещение.

Суккубы всегда выбирали первыми. У них были какие-то свои взгляды на мужчин, сугубо гастрономические, и я в этом ничего не понимала. Моя же задача была – применить к оставшимся свои эстетические требования. Собственно, для этого меня изначально и назначили на должность. В отличие от суккубов, чей разум частенько затмевало желание, мне с легкостью удавалось раскритиковать внешность претендента в пух и прах.

Мне вообще очень сложно понравиться. А на вторую неделю набора – практически невозможно. Тем более, что каждый из этих самцов на полном серьезе пытался впечатлить меня своим достоинством. И это при том, что данную часть тела я всегда считала отталкивающей – не важно, у женщины или у мужчины. Красивым может быть лицо, спина, ягодицы, нос и даже пятка, но только не то, что у людей между ног – так я считала, считаю и буду считать.

В первый день набора я краснела и никак не могла заставить себя посмотреть на исследуемые «объекты». Но королевская служба заставила. На второй день я делала это уже машинально. На третий я вообще перестала отдавать себе отчет в том, что делаю. Но на вторую неделю усталость и низкое качество «продукта» начали выводить меня из себя.

Я не могла спать, перестала есть, потому что мне всюду мерещились Они. Знаете, это весьма противно, когда набрав полную ложку манной каши, подносишь ее ко рту, а тут перед твоими глазами во всей красе всплывает воспоминание о каком-нибудь кривом пятнистом достоинстве, торчащем из волосатого холмика. Или когда, отмывшись от мерзости дня, ложишься в чистую прохладную кроватку, а твое больное воображение вдруг решает примерить, каково было бы ощутить каждый из виденных сегодня «объектов» в себе.

И хорошо бы, если б все они были как у этого хэрширонца – чистенькие и ухоженные. Так нет ведь, большая часть уродливая, пупырчатая, со складками отвисшей кожи, под которой и не видать совсем, есть ли там «бубенчики». Кривые-косые, в пятнах плохо залеченных болячек, со следами нетрадиционной любви и – о ужас! – немытые. Один старичок мне честно заявил, что не мыл свой орган со времен юношеской влюбленности: это он так хранил светлую память о даме сердца.

В общем, я была несказанно рада окончанию этого кошмара, и даже готова была без тошноты приступить к повторному осмотру – уже эстетическому – лишь бы только все поскорее закончилось. Вернусь в свою комнатку, почитаю двадцатитомник о жизни грифонов. Скука смертная, зато никаких… (простите, чуть не применила нецензурное выражение).

К тому моменту, когда суккубы вытурили из зала чуть больше сотни претендентов, я уже мысленно дочитывала первую страницу. Коллеги весьма грубо вывели меня из этого ангельского состояния, втолкнув в самое сердце ада. В смысле – в толпу мужчин.

- Э, спокойнее, ребята, - вовремя остановила я конкурсантов, так как некоторые уже решили, что сейчас их попросят продемонстрировать заявленные в резюме умения. – Разойдитесь чуть пошире, я провожу эстетический осмотр.

Мужчины разошлись вокруг меня дружным хороводиком. Еще бы за ручки взялись, ага.

Претенденты остались очень разные. Сколько живу, сколько работаю – никак не могу понять, по какому принципу суккубы их отбирают. Правда, достоинства у большинства из них были огромные. Но были и исключения. Например, вон тот скромный мужчина, пытающийся скрыть свой небольшой сконфуженный орган от окружающих. Или вон тот с коротким и толстым хозяйством.