Манолис огляделся по сторонам. Вот его знакомого, Апостолакиса, взяла за культю какая-то женщина и решительно повела в круг танцующих. Но многих он не узнавал. Некоторые были парализованы или обезображены, хотя большинство ничем не отличалось от обычных людей. Между танцорами то и дело сновали дети. Они старались не мешать движению круга танцующих, который сначала шел в одну, а затем в другую сторону. В воздухе были разлиты радость и безмятежность.

Манолис захватил с собой фляжку с раки и потихоньку отхлебывал из нее, наблюдая за царившим вокруг весельем. Трудно было отличить здоровых от недавно выздоровевших, в толпе все перемешались. Во время любого другого панегири он бы тут же снял свою лиру со стены за стойкой бара и принялся на ней играть. Но сегодня, хотя при звуках музыки кровь его бурлила, как всегда, у него не возникало желания присоединиться к общему ликованию.

Все это время он высматривал в толпе лишь одного человека. И вскоре Манолис заметил ту, кого так жадно искал взглядом. Сначала он увидел Антониса, потом – Фотини и понял, что Мария должна быть где-то неподалеку. Наконец среди сотен чужих лиц мелькнуло ее лицо. Ошибиться было невозможно. Мария совершенно не изменилась с их последней встречи, и все же в ней появилось что-то, доселе ему незнакомое. Через равные промежутки времени, когда завершался очередной круг танца, лицо девушки освещалось яркими вспышками света и Манолис различал на нем улыбку. Он не помнил, чтобы Мария когда-нибудь так улыбалась. Она буквально светилась от счастья.

Спустя некоторое время в танцах наступил перерыв. Манолис продолжал наблюдать за своей бывшей невестой. Мария отошла в дальний конец площади и села между отцом и каким-то мужчиной в элегантном костюме и с аккуратно подстриженными седыми волосами. Манолис вспомнил, как несколько раз замечал незнакомца в лодке Гиоргоса. Кажется, старик упоминал, что это врач. Седовласый человек и Мария о чем-то говорили, склонив друг к другу головы. А затем неожиданно поднялись и направились в сторону церкви.

Манолис последовал за ними. У входа в церковь мужчина повернулся к Марии и что-то произнес. Манолису не удалось расслышать, что именно, хотя он и подобрался к паре как можно ближе, спрятавшись за грузовиком, припаркованным метрах в пятидесяти от церкви. Но в этот момент снова заиграла музыка, и даже на таком расстоянии она заглушила голос седого мужчины.

Мария что-то ответила своему собеседнику, и лицо его сначала слегка вытянулось от изумления, а затем расплылось в улыбке. Мария просияла в ответ. После этого мужчина приобнял девушку за плечи, притянул к себе и поцеловал. Сначала неуверенно, а потом с нарастающей страстью.

Манолис почувствовал, как дрожь пробежала по его спине. Только вчера Мария была пациенткой на Спиналонге. А сегодня этот мужчина – врач! – касался ее губ своими собственными.

Поцелуй был недолгим, однако успел вызвать у Манолиса одновременно шок и отвращение. Вскоре пациентка и ее врач вернулись на площадь.

Манолис же еще некоторое время оставался в своем укрытии. Его захлестнуло чувство огромного облегчения, поскольку теперь он был уверен: Мария не ждет от него возобновления отношений. Опираясь на ступицу колеса, Манолис скрутил себе сигарету и закурил. Он действовал осторожно, чтобы никто не заметил пламени от спички или тлеющего кончика сигареты.

Мысль о том, что Мария, возможно, нашла свою любовь, придала Манолису смелости. Он решил, что, как только докурит сигарету, непременно вернется на праздник и разыщет Марию, чтобы с ней поздороваться. А потом он, может быть, даже принесет свою лиру и будет играть на ней всю ночь напролет.