Монастырь встретил унылым ветром, бродящим по безлюдным коридорам, скрипом половиц, запахом пыли, сырости и запустения. Сквозь выбитые воздушной волной окна нерешительно скользили солнечные лучи, два воробья впорхнули внутрь и с громким чириканьем заметались под крышей, сметая пыльную паутину.

— Ким! — пророкотала Харли, — это твоих рук дело?

Она стояла возле вскрытого склада с запасами и гневно смотрела на следы присутствия.

— Да, — послушница подошла ближе.

— Как ты посмела! — возмущению наставницы не было предела, — какой беспорядок!

— Мне надо было где-то жить и что-то есть. Не для этого ли мы каждую осень заполняем комнаты запасами?

— Поговори мне еще, — Харли ее будто не слышала, переходила от одного вскрытого кувшина к другому и шумно вздыхала, — можно было обойтись малым.

— Я и так обошлась малым!

— Иди к себе! Скоро йена освободиться, будешь ей рассказывать свои сказки.

Возвращение в монастырь было совсем не радостным. Вместо теплого приема и сочувствия, она получила незаслуженный нагоняй, и от этого стало обидно. Почему Харли не спросила, как Ким удалось выжить, через что пришлось пройти? Почему ее больше волнуют припасы и целостность кувшинов, чем жизнь и здоровье послушницы?

Спустя два часа Ким нерешительно топталась на пороге библиотеки. Настроение было совсем на нуле, в сердце пульсировала непонятная заноза, и вдобавок ко всему появилось какое-то нехорошее предчувствие.

— Ким, я слышу, что ты там, заходи, — раздался старческий дребезжащий голос.

Больше прятаться не имело смысла

— Я пришла… как вы просили.

— Проходи, присаживайся — йена указала на серое кресло напротив себя.

Следом за ней в комнату пришла и Харли, недовольно сверкая темными глазами, из-под кустистых бровей. Она все никак не могла простить беспорядок в комнате с запасами.

— Рассказывай, что произошло зимой.

Ким тяжело вздохнула и, не отрывая взгляда от своих ладоней, начала говорить:

— Я проснулась на тридцатый день, потому что мне стало холодно. Мой цветок начал засыхать и сколько бы я ни пыталась, мне не удавалось его оживить.

Харли недовольно фыркнула, выражая свое отношение к неумелой послушнице.

— Продолжай, — подбодрила йена, — что было потом.

— Потом…потом мне пришлось выйти из Обители сна…

Ее рассказ занял почти полчаса. Ким пришлось рассказать обо всем. И о том, как выживала, и о том, как попалась в руки к завоевателям. О переходе через горы, о лагере, о побеге. Обо всем.

Утаила она лишь одно — правду о ней и Хассе. Это было личным, сокровенным. Это она оставила только себе.

После ее слов повисло молчание. Тяжелое, густое, наполненное тревожными ожиданиями.

— Ты же понимаешь Ким, что мы должны будем сказать стражам из Милрадии, что произошло.

Она пожала плечами

— Говорите, что такого… Я тоже самое повторю им.

Йена сокрушенно покачала головой

— Тебя заберут, Ким. Увезут из монастыря. В белую крепость. На допрос.

— В белую крепость? — Ким вскинула на нее испуганный взгляд, — Я что преступница?

— Нет, но… — хранительница не могла подобрать нужные слова, но тут ей на помощь пришла прямолинейная Харли.

— То, что ты видела и знаешь, может быть полезно для Милрадии. Поэтому тебя будут допрашивать, возможно даже записывать твои воспоминания с помощью кристаллов памяти. Неприятная процедура, но таков закон.

Ким чуть не закричала. Опять?! В Андракисе Хасс пытался сдать ее императору, чтобы тот достал из ее головы информацию про Милрадию, а стоило вернуться, как все перевернулось с ног на голову, и уже милрадским правителям нужны данные про Андракис!