Следующий альбом в светло-серой обложке, стилизованной под кожу, содержал как цветные, так и черно-белые снимки. Здесь было много фотографий из поездок: похоже, Глафира Дмитриевна часто путешествовала. Впрочем, скорее это были командировки. Она, конечно, позировала возле достопримечательностей в модном когда-то пальто и высоких сапогах, но тут же попадались групповые фото из кабинетов в компании коллег и огромные снимки из аудиторий, а также на фоне фасадов учебных заведений с десятками студентов. Скорее всего, женщину приглашали провести лекции в разных учебных заведениях по всей России.

Бабушка Субботкина вела насыщенную жизнь, но вот мужчины рядом с ней я не видела. Фото ее мужа встретилось мне лишь в последнем альбоме. Пыльная коричневая обложка под бархат хранила в себе самое большое количество карточек и воспоминаний.

Тут я и наткнулась на выцветший свадебный снимок. Глафира Дмитриевна в скромном белом платье, с букетом то ли хризантем, то ли маргариток, под руку с усатым красавцем. На дедушку Виктор, как мне показалось, был совсем не похож. Мужчина попался мне лишь еще на одной малюсенькой фотокарточке, сделанной, вероятно, для паспорта.

В самом конце альбома стопкой были сложены несколько огромных снимков, их края выходили за пределы обложки, а потому изрядно потрепались. Все они представляли собой групповые фотографии со студентами. Глафира Дмитриевна была запечатлена на них в разные промежутки своей жизни: лет от тридцати до шестидесяти. Неизменно с красивой прической, идеальной осанкой и одетая с иголочки, будто сошла со страниц журнала прошлого века.

Бабушка Субботкина нравилась мне все больше, я даже поймала себя на том, что блаженно улыбаюсь, сидя на полу возле серванта и перебирая снимки. Ноги между тем стали затекать. Я принялась собирать фотокарточки, чтобы вернуть их в альбом. Очень хотелось принять более удобное положение где-нибудь в кухне за чашкой чая. В серванте я еще вчера заприметила шикарную чайную пару с розовыми пионами в зелени.

Взяв в руки последний оставшийся на полу снимок, я замерла. Лицо одного из студентов, стоящего в самом дальнем ряду, показалось мне смутно знакомым. Я поднесла фотографию к самому носу, но, поскольку качеством в те годы карточки не отличались, толку от этого было мало.

Высокий темноволосый парень со вздернутым подбородком на фотографа не смотрел. Взгляд его бездонных глаз был направлен куда-то в сторону. То ли он просто не успел взглянуть туда, куда следовало, то ли намеренно решил отличиться. Надо признать, ему удалось бы это без особого труда в любом случае.

Я поняла, кого напоминает мне красавец с фото: моего старого знакомого по детскому дому Ланселота Трегубова. Разумеется, это не мог быть он сам, но кто-то из его родственников – вполне. Сам он складывал легенды о своем происхождении. Вырос он в цыганском таборе, к которому прибился после побега из семьи. Родители его работали в цирке. Более того, отец по неосторожности убил мать Ланса во время представления чуть ли не на его глазах.

Я снова внимательно посмотрела на фото. Сходство с Трегубовым темноволосого юноши было очевидным. Судя по тому, что на снимке Глафира Дмитриевна была уже ближе к пенсионному возрасту, сделан он был лет тридцать назад, а значит, молодой человек с фотографии вполне мог быть отцом Ланса. Только в моем представлении работа в цирке мало сочеталась с получением высшего образования. Как правило, такие династии растут в цирковых опилках, перенимая опыт старших поколений.