– Серёжа, тихо-тихо, – сразу залепетала Вера. – Тебе нельзя так нервничать. У тебя же язва. Я всё поняла. Ты прав.

– Вера…

– Серёжа…

– Ну, в общем, я ещё не решил, как тут лучше поступить. Что-нибудь придумаем.

Очень хотелось спуститься к ним, вмешаться, объяснить, что это бред, что никакая я не наркоманка. Я даже и спустилась до середины лестницы, так меня распирало. Но потом вернулась. Струсила. Умом-то я понимала – сейчас он мне ни за что не поверит, даже слушать не станет. Его вообще сложно в чём-то переубедить, а тут такое... 

Спасибо Киселёву. Хотя он же руки мне не выкручивал, сама виновата. Ну ничего, решила я, отец успокоится, и я с ним поговорю.

***

Три дня я просидела затворницей. Слушать меня отец не желал ни в какую, хотя я пыталась объяснить ему, что это была просто случайность, первый раз и последний. Да, это дурость несусветная, я же понимаю. Я сама тысячу раз пожалела и ругаю себя за эту глупость. И уж точно никогда ничего подобного больше не повторится.

Причём я не лгала ни капли и даже не преувеличивала. Но отец не верил и ждал, как я поняла из подслушанного разговора, когда у меня начнётся ломка. Они все ждали. Наблюдали за мной украдкой и он, и Вера, и Вобла, без дела постоянно совались в мою комнату, спрашивали, как я себя чувствую.

На четвёртый день, так и не дождавшись, сразу после завтрака отец неожиданно позвал меня с собой. Точнее, не позвал, а просто поставил перед фактом: съездим в одно место.

– Куда? – насторожилась я.

– Узнаешь.

В общем-то, мне было всё равно, даже, может, и хорошо – хоть какое-то разнообразие.

Виктор вёз нас в сторону аэропорта, потом свернул к Дзержинску, который мы благополучно проехали мимо, а затем и ещё какую-то деревню.

Теперь я снова забеспокоилась – куда мы всё-таки мчимся? Кругом луга, деревья, какие тут могут быть у отца дела?

В конце концов мы въехали на территорию какого-то… ну, наверное, пансионата для бедных или лагеря, огороженного забором.

– Мы здесь зачем? – спросила я. И в ответ опять услышала: узнаешь.

Виктор остался в машине, а мы с отцом направились к ближайшему зданию – одноэтажному деревянному корпусу. За ним располагались ещё несколько подобных строений.

Внутри оказалось ещё более убого, чем снаружи. На улице хоть зелень радовала глаз. А тут всё было каким-то допотопным: вытертый до дыр линолеум на полу, стены, выкрашенные жёлтой краской, старая мебель. Ну, хотя бы чисто.

Отец велел подождать, а сам зашёл в кабинет с табличкой «Директор». Я же от скуки стала разглядывать стенды, увешенные коллективными фотографиями. 

Наконец появился отец и вместе с ним – незнакомый лысый мужчина в светлых брюках и рубашке с коротким рукавом. Лысый посмотрел на меня с явным любопытством. Значит, они говорили обо мне.

– Как самочувствие? – вдруг спросил.

Я удивлённо на него воззрилась. Разве это нормально – спрашивать незнакомого человека, как он себя чувствует? Если только ты не врач, но на врача он нисколько не походил, как и этот барак на больницу.

– Прекрасно, – ответила я тем не менее.

– А как настроение? – не унимался он.

– Замечательно, – пожала я плечами.

Лысый разулыбался и потом обратился уже к отцу:

– Можем провести небольшую экскурсию, показать, как тут у нас всё устроено. У ребят сейчас занятия с психологом…

Мы все втроём вышли на улицу, они что-то обсуждали вполголоса, я же недоумевала – что это за место и почему мы здесь. Недоумевала, пока мой взгляд не упал на вывеску прямо над крыльцом. Почему-то сначала я на неё не обратила внимания. Центр реабилитации наркозависимых «Светлый путь».