Натаниель заставляет меня глотнуть воды: она булькает в животе, и мне делается дурно. Натаниель стягивает с меня шубу, затем шерстяной свитер.

«Глупая затея, дорогой друг», – хочу сказать я. Какой смысл нам обжиматься? Однако Натаниель тоже раздевается. Он совершенно невозмутим. Ну да, подумаешь, какой пустяк – приставать к лучшей подруге во время снежной бури, когда из одежды на вас одни трусы.

«Да что ты творишь?» – вертится у меня на языке. Я хочу оттолкнуть Натаниеля. Но вместо этого даже не пытаюсь его остановить.

Кажется, Натаниель понял, что занимается какой-то ерундой. Он прикладывает к моим губам бутылку – нет, в ней не вода, что-то горячее, едкое. В горле першит… Сглотнув, я закашлялась: как жжется!

– Ирландский виски, – объясняет Натаниель. – Ничего, скоро будем пить лиаскайский, он куда лучше.

Хочет опоить меня? Лучше бы сделал это в Ирландии. Я ждала, что он попытается… Мне было очень одиноко. И я была готова на все, только бы не чувствовать одиночество. Но теперь? Когда Лиам так близко? Совсем рядом?

«Ты мешаешь с грязью нашу дружбу, Натаниель. Мешаешь с грязью…»

Не успеваю сказать «нет», потому что все происходит стремительно, а я с трудом ворочаю языком, голова у меня тяжелая, глаза слипаются от усталости. Натаниель очень теплый, даже горячий, и я всхлипываю: не знаю, то ли от боли, то ли от облегчения. Да какая разница? Не могу отделаться от странного чувства, похожего на дежавю. Я словно бывала здесь прежде, в этом самом месте. Я словно раздвоилась. Одна часть меня дрожит, ей холодно и в то же время нестерпимо жарко. А другая проваливается в сон, прячется от реальности в прекрасном видении. Лиам, я и та самая ночь, когда он открыл мне свое имя. Лиам. Мы так долго не виделись. Слишком долго. Но теперь я снова здесь.

– Лиам?

Голова будто ватой набита, очень хочется снова забыться сном. От неудобной позы ноют затекшие руки и ноги. Я сижу, ссутулившись. Оглаживаю ладонями грудь и плечи Лиама, ощущая под пальцами теплую гладкую кожу, мышцы, которые напрягаются под моими прикосновениями. Вдруг я касаюсь полированного винкуласа. Лиам прочищает горло. Нет, что-то не так. Голос. Запах тела. На коже нет шрамов, а винкулас цел. Моргнув, понимаю, в чем дело.

– Натаниель! Я… прости. Пожалуйста, прости…

– Ничего страшного, ты просто видела сон.

– Что случилось?

Я пытаюсь выпрямиться, но из-за этого одежда, которая лежит сверху, соскальзывает, и ледяной воздух обжигает наши теплые тела. Быстро прижимаюсь к Натаниелю. Мы очень близко… и это пугает. Нельзя так. Что я натворила?

– Тебе приснилось, – хрипло шепчет Натаниель. – Твоя одежда промокла насквозь, ты очень замерзла на холодном ветру. Пришлось тебя согреть.

– Мне было не холодно.

И сейчас тоже.

– Нет, – тихо отвечает он. – Однако в какой-то миг дело приняло опасный оборот.

– Ой. Спасибо. Я… я почти все забыла.

Увы, я прекрасно помню, как целовала Лиама. Всю ночь напролет. Губы будто саднит.

– Даже понятия не имею, что произошло. Мы… я… ты?

Натаниель смотрит и серьезно, и с раздражением.

– Ты спала, Майлин. Тебе приснился он. Считаешь, я воспользовался тем, что ты плохо соображала и не могла отличить меня от Лиама Салливана?

Натаниель пытается скрыть горечь, и это ранит больше всего.

– Ты бы так не поступил.

Только вот я не знаю, как поступила сама. Надо бы встать и быстро одеться, но тогда придется вылезти из-под груды одежды и предстать перед Натаниелем и холодным ветром совершенно обнаженной. Свитера, штаны, даже нижнее белье лежат под нами на мерзлой земле. Чтобы достать одежду, придется встать и мне, и Натаниелю. Я чувствую ужасную слабость во всем теле, сердце бьется так, будто вот-вот проломит ребра. Поэтому я просто опускаю голову на грудь Натаниеля, которая мерно вздымается и опускается. Глаза слипаются.