Он подошел к осужденным, остановился возле Питта, потрогал его мускулы, посмотрел зубы и небрежно бросил:

– Пятнадцать фунтов.

Началась торговля, вызывавшая у Блада чувство глубокого отвращения. Питт внешне сохранял спокойствие, но яркий румянец на скулах был красноречивым свидетельством внутренней борьбы. Сойдясь на двадцати фунтах за молодого штурмана, Бишоп пошел дальше, миновав Блада, и остановился возле прекрасно сложенного гиганта по имени Волверстон, потерявшего глаз в сражении при Седжмуре. Торговля возобновилась. Когда полковник уже готов был объявить, что отобрал весь необходимый ему человеческий товар, к нему подошла девушка и что-то тихо сказала. Бишоп нахмурился и пошел обратно вдоль шеренги. Когда он поравнялся с Бладом, девушка коснулась его руки хлыстом.

– Я говорила об этом человеке, – сказала она.

– Об этом? – презрительно выдохнул полковник, и Блад почувствовал, как от этого омерзительного осмотра лицо его заливается краской. – Мне этот мешок костей и даром не нужен.

– Ваша племянница права, – вмешался капитан корабля. – Он тощ, но вынослив. Когда половина арестантов валялась в бреду, он не только не заболел, но и лечил своих товарищей. Если бы не он, мы бы не довезли и половины повстанцев.

Джереми Питт затаил дыхание – ему очень не хотелось расставаться с Бладом. Бишоп задумчиво потер подбородок и сказал:

– Десять фунтов, не больше.

Через месяц после того, как Питер Блад был продан в рабство за оскорбительно ничтожную сумму, мисс Арабелла Бишоп, племянница полковника барбадосской милиции, направлялась с визитом к жене губернатора. Ее внимание привлек высокий, хорошо одетый человек. Остановив лошадь и сделав вид, что любуется закатом, девушка стала внимательно наблюдать за приближающимся незнакомцем. То, что Арабелла приняла за дорогой камзол, оказалось простенькой одеждой из домотканой материи, на удивление хорошо сидящей на его статной фигуре. Подойдя поближе, незнакомец галантно снял шляпу и поклонился. Его удивительные синие глаза печально смотрели на девушку, чье миловидное лицо даже в двадцать пять лет светилось какой-то детской непосредственностью и любопытством.

– Я вас знаю? – остановила Арабелла собиравшегося идти дальше незнакомца.

– Каждая хозяйка знает свою вещь, – ответил тот. – Питер Блад к вашим услугам, стоимостью в десять фунтов. Месяц назад мне посчастливилось узнать себе цену.

– Вы можете смеяться над этим? – теперь Арабелла вспомнила его.

– Это далось мне с трудом, – признался Блад. – Но моя участь могла бы быть гораздо хуже.

Арабелла вспомнила, как ей рассказывали, что замеченный ею повстанец оказался неплохим врачом, причем более талантливым, чем два местных доктора. Теперь он лечил губернатора Стида от подагры, а его сварливую жену от мигрени, поскольку полковник Бишоп быстро смекнул, что использовать нового раба по его специальности выгоднее, чем на плантациях.

– Я должен быть вам благодарен за свою судьбу.

Думая, что он издевается, Арабелла пристально смотрела на него испытующим взглядом.

– Купи меня другой плантатор, о моих способностях никто бы и не вспомнил, и мне пришлось бы рубить лес или обрабатывать землю. А ваш дядя ни в жизни не выложил бы за меня и фунта, если бы вы его не уговорили. Хотя в тот момент я вас просто ненавидел.

– Ненавидели? – в ее звонком ребяческом голосе прозвучало удивление.

– Естественно. Первый раз в жизни я стал живым товаром и вряд ли мог испытывать благодарность и любовь к покупателю.

– Я сделала это из жалости к вам, – строго ответила Арабелла. – Вы показались мне непохожим на остальных.