), «ни богатых, ни бедных», дабы не возникло особых близких отношений (familiaritas) с их семьями (9). «Во избежание суеты (inquietudinem)» Цезарий советует не раздавать ежедневную или иную регулярную милостыню у монастырских ворот; аббатисе следует распорядиться, чтобы провизор (!) сам распределял между бедными то, что «остаётся от того необходимого, что Господь посылает монастырю» (39). Как видим, лежащая в основе движения монашества идея – жить «вне мира» (extra mundum) – в этом правиле представлена прямо-таки в экстремальной форме. Regula ad virgines было правилом для vita contemplativa – монашеского идеала созерцательной жизни – в самом чистом виде.

В современной историографии имеет место дискуссия о цели всех этих строгостей, прежде всего полнейшего затворничества. Вопрос этот не праздный. Потому что если сопоставить начальный этап монашеского движения в Южной Галлии (VI в.) и в Германии (там он приходится на VII – начало VIII вв.), т.е., условно говоря, относительно цивилизованный Юг и свежеобращенный Север, то картины будут принципиально разными. Во франкских областях – в это время там активно велась миссионерская деятельность – запрет контакта с внешним миром, с мужчинами не то что не соблюдался, он и не требовался. Распространение монашества там с конца VI в. было инспирировано ирландскими монахами-миссионерами и жизнь первых общин определялась правилами, восходящими к Колумбану. Они имели много общих пунктов с правилом Бенедикта (и в строгом смысле являлись «смешанными», regilae mixtae); кроме того, часто встречающейся формой общежития были т.н. двойные монастыри, monasteria duplica, когда мужская и женская общины жили рядом под управлением одного аббата. В Галлии такая форма общежития с начала VI в. церковными властями не только не приветствовалась, но даже подвергалась систематическим запретам248. В VIII вв. тон в германских областях задавало англо-саксонское монашество, следовавшее бенедиктинскому идеалу vita activa, и жизнь монахинь, тем более аббатис, мало отличалась от жизни монахов – они отправлялись в паломничества в Рим, организовывали школы и скриптории, занимались миссионерской деятельностью. В монастырях проводились «государственные» собрания, в них укрывались во время смут, они предоставляли гостеприимство путешествующему по стране двору, перенимая функции пфальца249.

Конечно, первое и простое объяснение строгого затворничества – не отвлекать женщин от религиозного самоуглубления (vita contemplativa) и молитвы, а также обостренная потребность в защите слабого пола в это неспокойное время250. В правиле Цезария большое место отведено напоминаниям о необходимости соблюдения обета целомудрия и сохранения девственности, ведь девственность – главное сокровище благочестивых дев и залог их ритуальной чистоты, понимаемой широко – как незамутненной соприкосновением со «скверной мира». Чистота – условие действенности молитв virgines sacrae. Но есть и другая группа мнений: у Цезария явственно выражена потребность защитить мужчин, прежде всего клириков, от женской сексуальности, от соблазна, и потому можно говорить об известном антифеминизме галльского клира, хотя в целом Цезарий исходит не из специфической слабости женского пола, а из вполне реалистического представления о человеческой натуре251. С этими объяснениями трудно не согласиться, особенно если почитать, например, «Историю франков» Григория Турского. Однако их можно было бы дополнить вполне убедительными и, на мой взгляд, существенно углубляющими перспективу аргументами, высказанными в относительно недавнем исследовании Альбрехта Дима