– В десятикратном размере?

– Ну и пусть.

– Знаете что, сдайте книжку в библиотеку, я вам принесу такую же. – Фил вернул мне пособие. – Сможете завтра подойти к университету, к зданию двенадцати коллегий? Тогда встретимся у входа в четыре. Позвоните мне сегодня вечером, чтобы я не забыл книжку. Запоминайте телефон, это очень просто: первые три цифры год рождения Гипатии Александрийской, женщины-астронома, математика и философа, родом из Греции.

– Древней? – уточнила я.

– Древней. А еще четыре цифры – дата сражения при Гренгаме.

Фила продолжали осаждать, время, отпущенное мне, истекло. Спускалась я в гардероб, что называется, не чуя ног. Летела, порхала, напевая песню маминых студенческих лет про фантастику-романтику, переделав слова:

За мной пробовала увязаться девчонка с нашего курса, но, узнав, что она собирается идти налево, я пошла направо, к каналу. Погода стояла какая-то необычная, дождь закончился, ветер утих, а набережная пропахла мокрым раздавленным тополиным листом. Не успела я подумать об этом удивительном запахе, как вспомнила, что забыла в гардеробе мешок с зонтиком, и помчалась обратно.

У входной двери я увидела Фила с двумя седобородыми дядьками. И он меня увидел.

– Конечно, вы и есть та самая растеряшка, которая забыла зонт! – сказал Фил.

Как мило он ко мне обратился, как доброжелательно!

Я закивала головой, влетела в вестибюль, добежала до вешалки, где гардеробщица вручила мне мешок, и направилась к выходу. Я была страшно смущена, что он увидел мою затрапезную куртку, в которой только на дачу ездить. Впрочем, Фила с компанией уже и след простыл. Я повернула к каналу и вдруг заметила его. В плаще, в шляпе с полями, он шел впереди. Какое-то время я следовала за ним, потом окликнула:

– Филипп Александрович!

Оказалось, ему ехать до Техноложки, и проще бы – от Сенной, а можно и вообще пешком дойти, но ему захотелось прогуляться по каналу, он тоже отметил запах тополиного листа. Так вместе мы и пошли к метро. Шли и молчали. И я хотела, чтобы так было вечно. Кажется, и Фил не испытывал неловкости. Но первой заговорила я, потому что понимала, другого случая задать вопросы может и не представится.

– Вы действительно думаете, что Мачу-Пикчу инки только достроили, а начал строить кто-то другой?

– Такая мысль напрашивается, – ответил он весело.

– Но кто же эти строители? Кто сделал в пустыне гигантские рисунки?

– Я бы тоже хотел это знать.

– А вы не мечтали найти затерянный город инков? Когда вы вообще стали интересоваться всем этим? Ведь не после прочтения «Маленьких дикарей»?

– Археологией я стал интересоваться после того, как прочел книгу Керама «Боги, гробницы, ученые», но в конце концов выбрал лингвистику. Найти затерянный город или расшифровать древнюю письменность я не рассчитывал. Однако затерянные города до сих пор открывают, и в наше время расшифровали письменность майя. Так что, надеюсь, и узелковое письмо прочтут.

– А вы не пытались его прочесть?

– Я не настолько самоуверен, но кое-какие соображения у меня есть.

– Вы говорили, что в этих узелках не только бухгалтерия…

– Это надо доказать. В кечуа доиспанских времен существовали слова «писать» и «письмо». И вероятнее всего, кипу не единственный вид письменности. Существует предание, будто вся история инков была отображена на золотых табличках, которые стояли в специальном доме. Но испанцы таблички переплавили. На стенах храмов висели полотна с вытканными узорами – токапу. Ученые считают, что это зашифрованный текст, они вычленили четыреста одинаковых графем – знаков, повторяющихся в разных сочетаниях. Кое-кто даже прочел имя Виракочи и некоторые слова. Только плохо в это верится, думаю, что желаемое было выдано за действительное. Никто до сих пор не умеет читать письмена на тканях. Возможно, токапу надо рассматривать вкупе с кипу. Смешно звучит – вкупе с кипу, да? Вкупе с кипу!