А что, дом был хорош.

Каменный.

Крылечко резное. Ставни расписные. Лавки. Кудель, которую мучила меланхоличного вида девица, то ли дочка, то ли одна из невесток. В доме было людно, шумно и, несмотря на окна, чадно. И Глеб попросился в сарай.

Он все одно к дороге привык.

Да и лето на дворе.

Солнце припекает. В сарае-то, на душистом сене, совсем иначе спаться будет, чем в духоте дома. А взамен он заговорит пару камней от шукш. Нечисть мелкая, для людей неопасная, а вот от курятника ее отвадить непросто.

На том и сговорились.

В первую ночь Глеб просто спал. И спалось хорошо. Он помнит, что видел что-то чудесное, пахнущее молоком и творогом, который принесли поутру. Жирный, рассыпчатый, щедро приправленный сметаной и медом, тот был сладок. И пожалуй, Глеб согласился, что лучшего завтрака и пожелать нельзя.

- Они не знали, ни кем он был, ни к какому племени принадлежал, - про тот творог рассказывать было не уместно, как и про тоненький вой, который разбудил его посреди ночи.

Тогда Глебу почудилось, что воет пересмешник, который любит притворяться ребенком. Вдруг да дрогнет бабье сердце, и жалость затмит разум…

…пересмешника следовало изничтожить.

И Глеб поднялся.

Он с немалым трудом избавился от сна, где все так же сладко пахло молоком и сеном. Он выбрался из копны, смахнул тяжелый тулуп, выданный ему вместо одеяла.

- Да и только смог добиться, что чужак… думаю, они его даже не видели, кроме дочки старосты. Она родилась красивой, но… как бы выразиться, не особо умной.

…пустота в глазах.

Удивление. И рот приоткрытый, будто она точно знает, что ничего не знает. И главное, не притворялась.

- Ее поставили пасти коров. Чем она зацепила исшхас, вряд ли получится узнать. Подозреваю, всему виной любопытство. Связь их была недолгой. И он ушел раньше, чем узнал о беременности. В общем, от плода бы избавились…

…если бы не коровы.

Те самые медношкурые коровы с белыми, будто из мрамора выточенными, рогами.

- Исшхас по своему обычаю оставляют подарки. Вот и этот… я не понял, что именно он сделал. У Исшхас совсем иная сила, но коровы изменились. Точнее девушка их изменяла. Поэтому ее и не рискнули тронуть…

…вой то обрывался, то вновь растекался песней по деревне, заставляя нервничать собак. А Глеб все не мог обнаружить, откуда же он доносится.

Но скрипнула дверь.

И на пороге появился староста.

- А ну цыц, оглашенный! – рявкнул он кому-то.

…вряд ли пересмешнику. Того и здоровые мужики опасаются, потому как тварь, пусть и невелика, но юрка и коварна, а уж когти ее острее косы будут. Взмахнет рученькой и вскроет горло.

Вой прервался ненадолго, а после зазвенел с новой силой.

- Тихо, сучье семя! А то разбудишь сейчас… - староста хлестанул кнутом. – Я с тебя тогда шкуру сыму…

Вой звенел.

- Ах ты ж…

- Идем, Костень, - на пороге появилась старостиха, женщина крупная, степенная. В белой ночной рубахе до пят она походила на призрака. – Идем, а то и вправду разбудишь.

- Так ведь…

- Сам знаешь, на нашем сене так спится, что ни один… - договаривала она уже шепотом, и Глеб напрягся. Как-то вот… не любил он этаких сюрпризов. – А ты орешь.

Добавила это женщина с упреком.

- Он же ж не со зла. Голодный. Небось, днем не покормили, да и вечером запамятовал?

Крякнул староста.

- И воды опять же… сейчас я ему плесну чего, пусть поест, бедолажный…

Глеб сотворил полог.

Уж очень интересно стало ему, кого там собралась кормить старостиха. Он умел ходить беззвучно, к шишиге подбираться доводилось, что уж говорить о немолодой женщине. Та долго возилась в сенях, перебирая горшки, бормоча что-то под нос, то ли супруга ругая, то ли того, воющего.