Глава семейства Лоренетов, краснощекий и толстый, поднялся, разгладил пышные усы и принялся бубнить, перечисляя многочисленные обиды, которые учинил ему и его соседям зловредный Фэдмар, барон Игмор. Голос толстяка был слаб, его слова вряд ли долетали до задних рядов, но граф Оспер кивал в такт, посверкивая золотом венца в разноцветных лучах, на которые был просеян витражами солнечный свет. Глядя на сеньора, кивали и окружающие графа сине-красные челядинцы. Впрочем, его светлость наверняка ознакомился со списком преступлений Игмора загодя и теперь вряд ли прислушивался. Лоренет бормотал и бормотал, монотонно и негромко. В задних рядах публики, не участвующей в судебном разбирательстве, уже слышались негромкие разговоры и скрип стульев – зрителям надоело. Да и союзники истца тоже, наверное, с трудом сдерживались. Об этом красноречиво говорили кислые гримасы на их лицах.

Наконец, когда шум в зале стал уже совершенно неприличным, Лоренет закончил свой перечень, поклонился графу и сел.

– Итак, – громко произнес его светлость, – что вы можете сказать, барон? Признаете ли, что совершили все, что описал господин Лоренет? Быть может, нам следует пригласить свидетелей?

После слов Оспера говор в задних рядах усилился, поскольку похоже было, что процесс идет к концу. Фэдмар встал и гулко откашлялся. Стало немного тише.

– Ваша светлость! Господа! Я прошу позволения моему родичу и союзнику благородному Эрлайлу выступать от имени ответчика!

Удвин поднялся. Зрители в задних рядах заелозили, гремя стульями – многие привстали, чтобы разглядеть рядом с могучим Фэдмаром невзрачную фигурку его родича. Оспер кивнул и поднял ладонь, жестом приглашая Эрлайла начинать. Тот поклонился графу, затем отвесил поклоны вправо и влево:

– Ваша светлость, господа…

Говорил Эрлайл негромко, но очень отчетливо. Публика притихла, навострив уши.

– Прошу меня простить. Я, признаться, не слишком внимательно прислушивался к перечню, что зачитал благородный господин Лоренет, но, зная кузена Фэдмара, не сомневаюсь: истец не только огласил деяния моего родича совершенно точно, но и многое опустил. Да, благородному господину Лоренету и другим благородным господам – тем, что сидят там, напротив, – новый поклон, – пришлось немало перенести от Фэдмара, ибо он горяч и вспыльчив. Клянусь мечом, они долго терпели, прежде чем осмелились хотя бы принести жалобу!

По мере того как Эрлайл говорил, в зале становилось все тише и тише. Потом раздалось несколько смешков.

Отфрид не верил своим ушам. Что такое говорит странный родич? Баронет покосился на отца – тот как будто доволен. Ухмыляется в бороду. Непонятно…

– Однако, – продолжал Удвин, – распря длится не со вчерашнего дня. Не знаю, с этого ли началось или с чего другого… Дед нынешнего Игмора, барон Унтрейт, был оскорблен прадедом присутствующего здесь господина Лоренета, и…

– О чем вы говорите? – недовольным тоном произнес граф. Вельможе казалось, что дело решено и ему вот-вот предстоит огласить приговор, но защитник завел странные речи.

– С вашего позволения, – не смущаясь тем, что его перебили, продолжал Эрлайл, – я готов зачитать список обид и оскорблений, нанесенных моим родичам Игморам Лоренетами, Гайсами, Торквельдами и прочими истцами. – Дворянин извлек из кармана свиток и высоко поднял его, давая длинному пергаменту развернуться. В зале снова послышались смешки.

– Постойте, постойте! – воскликнул Оспер. – Если господин Игмор имеет какие-то претензии к присутствующим здесь дворянам, он мог бы принести жалобу, как это сделали истцы.