Снова кивок.

– И он никогда не упоминал при тебе о младшем брате? Ах ты, я даже не представился! Ну да, должно быть, ты слышала мое имя – Эрвин.

Анна никогда при мне не называла его по имени, но что за дело? Эрвин… Я попробовала имя на вкус: оно напоминало легкий прибой на галечном пляже, когда цветные, окатанные морем камушки перекатываются и сталкиваются с легким перестуком под тихий рокот волн – Эр-р-вин…

Создатель, как же с ним общаться? Но, может, Анна права: если даже она сумела понять, вдруг и принцу Эрвину хватит терпения и разумения распознать мои неуклюжие жесты?

Я вдохнула поглубже, потом указала на портрет, на Эрвина, и еще раз, и еще, посмотрела выжидательно.

– Не понимаю, – удрученно произнес он. – Я и Клаус? Да? Мы братья, я самый младший, повторяю.

Я снова указала на портрет, потом на свои уши, и на пальцах сосчитала – один, два, три… десять!

Эрвин молчал, и морщина между его бровей делалась все глубже. Он не понимал, и я решила попробовать снова: коснулась его руки, затем портрета, показала на пальцах – двое! Двое братьев! И еще восемь. И опять – портрет, мои уши, Эрвин – и отрицающий жест. Никогда я не слышала о нем, ни разу!

– Он обо мне не упоминал? – догадался, наконец, принц. – Да? И верно, нас было одиннадцать братьев… Погоди, я перечислю их, а ты кивай, если слышала эти имена! Михаэль… Андреас… Клаус…

Я кивала, как заведенная механическая игрушка, и только на его имени – Эрвин – помотала головой.

– А сестра? У нас есть еще сестра, – произнес он, нахмурившись. – О ней Клаус тоже не говорил?

Я снова покачала головой.

– Как странно, – проговорил он, потерев лоб. – Я – понятно, не удивляюсь, что обо мне стараются вспоминать пореже, но Элиза…

«Элиза, – вспомнила я, – значит, он писал сестре. Почему же не отправил письмо? Или это был черновик?»

– У меня голова идет кругом, – признался Эрвин, – и я не знаю, с чего начать. Анна сказала, что пыталась научить тебя писать, но толку не вышло. Ты бы назвалась, если бы сумела?

Я согласно кивнула. Увы, написать свое настоящее имя я бы не смогла, а называться так, как звал меня Клаус, не желала.

– Я вижу, ты хочешь о чем-то рассказать мне, – произнес он наконец. – И, наверно, у меня получилось бы задавать тебе вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет», как делает Анна, если бы я мог их придумать! Если тебя тяготит немота, то меня мучит собственная глупость!

Эрвин в сердцах ударил кулаком по колену, но тут же разжал пальцы и криво усмехнулся – мол, что за несдержанность?

Воцарилось молчание, потом он сказал:

– Что ж, попробую узнать хоть что-то… Ты немая от рождения? Нет? Я так и думал… Ты лишилась голоса из-за болезни? Тоже нет? Ладно, пока оставим это… Ты не из наших краев, Анна верно поняла?

Тут я могла кивнуть – я в самом деле появилась на свет очень далеко отсюда.

– Ты, видно, благородного происхождения, – произнес Эрвин серьезно. – Ты красива, грациозна, обучена живописи и… кстати, умеешь ли ты музицировать?

Я кивнула. Еще там, во дворце Клауса, я слышала оркестр и заинтересовалась. Старый музыкант показал мне ноты, но мне они показались всего лишь закорючками. А вот арфа… арфа звучала почти так, как у меня на родине, и, немного позанимавшись, я научилась извлекать красивые созвучия из этого инструмента. Вряд ли это можно было назвать настоящей игрой, но придворным – и особенно Клаусу – моя музыка нравилась.

– И на чем же ты играешь? На клавесине? На флейте? – напряженно спросил Эрвин, будто подслушав мои мысли.

Я изобразила пальцами струнный перебор, и он снова нахмурился.