– Ладно, мне пора. Передай плащ Роланду, окей? – спросила я, совершенно не обращая внимания на то, как Рик наблюдает за моей сестрой-нимфой, залитой лунным светом.

– Окей.

Тэмми заметила меня лишь после того, как я подошла к ней впритык. Странности её поведения, например необъяснимая отрешенность во время оживленного разговора, внезапные улыбки во время ужина, скомканность ответов на сложные вопросы и часто возникающая замкнутость, никогда не вводили меня в тупик, как бывало с остальными членами нашей семьи. Возможно, именно поэтому я ладила с ней лучше, чем остальные. Все прекрасно понимали, что у Тэмми глубокая психологическая травма, пережить которую сложно без последствий, и всё же они не всегда были способны её понять. Сестра часто замыкалась потому, что ей было стыдно за то, что произошло с ней в прошлом, и она часто думала о том, что её должна стыдиться вся семья. Тэмми в буквальном смысле была очень застенчивым и ранимым человеком, доверие которого постороннему сложно завоевать не потому, что она недотрога, а потому, что она слишком уязвима.

– Что ты здесь делаешь так поздно? – спросила я, остановившись напротив сестры и загородив собой луну, на которую она так пристально смотрела.

– Глория, ты уже вернулась! Я тебя совершенно не заметила. Я ждала тебя… Луна сегодня просто очаровательна.

– Это ты сегодня очаровательна, – улыбнулась я, вспомнив, как Рик смотрел на Тэмми, после чего заправила выбившуюся прядь её волос за ухо красавицы.

Дедушка, бабушка и папа смотрели новое шоу талантов, мама развешивала выстиранное белье, которое сушилось в гостиной и потому стиралось только перед сном, Дин и Элис играли под столом в Дарт-Вейдера и Лею, Эмилия, сидя за столом, добивала на ноутбуке последние строки своего ежемесячного отчета, а я с Тэмми, облокотившись о кухонный гарнитур, медленно цедили теплое молоко. Все были настолько заняты своими делами, что смогли выдавить в качестве внимания к моей персоне лишь глухое “привет” и только мама, не отрывая глаз от белья, предложила отужинать, от чего я отказалась, солгав, что уже поужинала у Олджриджей. Сегодня мой аппетит приравнивался к моему настроению – он был нулевой. Мою же хромоту заметила лишь проницательная Тэмми, но еще на улице я успела убедить её, что со мной всё в полном порядке.

– У парня антофобия, – в общем гуле голосов раздался голос папы, который в данную секунду был поглощен просмотром шоу. – Парень боится цветов, вот у кого реальные проблемы в этой жизни!

– Кто бы говорил, – вмешалась мама, – сам страдаешь подобным.

– Я?! – изумился отец.

– Разве нет? Больше двух лет моей жизни прошло без единого цветочка.

– Бабушка-бабушка, Дин отобрал мой световой меч!

– Дин, верни сестре её меч.

– Он ей не нужен. Пусть лучше возьмет арбалет.

– Мне не нужен арбалет.

– А мне нужен хоть грамм тишины для завершения своего отчета!

– Тетя Эми начинает злиться, отдай мне мой меч.

– Дорогая, я не дарю тебе цветы лишь потому, что сам в них нуждаюсь…

И снова какофония. Не допив молоко, я поставила кружку в раковину и, под тяжелым взглядом Тэмми, поковыляла на второй этаж.

Зайдя в спальню, я взяла свою фланелевую пижаму с махровым полотенцем и отправилась в душ. Ванная комната у нас была небольшая, но в ней отлично помещались ванная и отдельный душ, унитаз, раковина с трельяжем и стиральная машина, расположенная под огромной подвесной полкой, в которой хранилось всё необходимое для хрупкого существования нашего мирка. В общем – идеальное место для депрессии.

Я зашла в душевую кабинку, закрылась и, включив теплую воду, которая, после холодного уличного воздуха, прожигала мою кожу насквозь, села на корточки. Впервые после смерти Дэниела мне захотелось плакать. Первый месяц после этой утраты плакали все, особенно двойняшки, постоянно жаждущие внимания. Помню, как рыдали бабушка и мама, которая несколько недель после похорон не могла даже подняться с постели. Помню, как завывал на кухне папа, как охал дедушка, как Эми и Тэмми заливали ночами подушки (тогда мы еще жили втроем в одной спальне). После этого мне начало казаться, будто я выплакала столько слез, что больше никогда не смогу заплакать. Но вот – сейчас к моему горлу подкатил комок… Нет, Мартин никогда не заставит меня плакать!