– Да, – вяло сказал розовощекий.

Снова тишина.

– Моя подруга Эмма.

Эмма взглянула на них поверх очков:

– Привет.

Девушка прищурилась:

– Вы тоже работаете на телевидении?

– Я? О боже, нет. Хотя мечтаю об этом.

– Эмма работает в «Международной амнистии», – с гордостью объявил Декстер, опустив руку ей на плечо.

– По совместительству. А так я в ресторанном бизнесе.

– Она менеджер в ресторане. Но собирается уйти. С сентября Эмма будет учиться на педагога, верно, Эм?

Эмма пронзила его взглядом:

– Почему ты так странно разговариваешь?

– Как странно? – Декстер рассмеялся, делая вид, что не понимает. Но парень с девушкой смущенно переминались с ноги на ногу, при этом заглядывая за борт, будто раздумывали, а не спрыгнуть ли им часом. Декстер понял, что пора заканчивать интервью. – Значит, увидимся на пляже? Может, выпьем вместе пивка?

Ребята улыбнулись и вернулись на свои места.

Декстер никогда не стремился быть знаменитым, но ему всегда хотелось добиться успеха, а какой смысл это делать, если никто не узнает? Люди должны об этом знать. Теперь, когда к нему пришла слава, все встало на свои места, словно известность была естественным продолжением школьной популярности. Не хотел он становиться и телеведущим, – впрочем, если спросить любого телеведущего, то окажется, что никто из них этого не хотел, – но обрадовался, когда ему сказали, что у него талант.

Его первое появление перед камерой было похоже на то, как если бы он впервые в жизни сел за фортепьяно, и вдруг обнаружилось, что он виртуоз. Сама программа была не столь серьезной, как другие, над которыми он работал, и состояла всего лишь из нескольких живых выступлений, премьер видеоклипов и интервью со звездами. Признаться, эта работа не была сложной – от него требовалось лишь смотреть в камеру да время от времени покрикивать «Оторвемся!». Но это получалось у него так хорошо, так красиво, так впечатляюще.

Однако публичное признание было ему в новинку. Зная себя, он понимал, что обладает склонностью к тому, что Эмма называла «идиотской самовлюбленностью», и потому наедине с собой тренировался принимать правильное выражение лица. Декстеру не хотелось казаться неестественным или напыщенным, по этому он научился делать лицо, словно говорившее собеседнику: подумаешь, телевидение – ничего такого. Именно такое выражение было у него сейчас, когда он надел очки и снова взялся за книгу.

Эмма с любопытством наблюдала за его представлением: как он старается казаться беззаботным, но при этом слегка раздувает ноздри и улыбается краешками губ. Она сдвинула очки на лоб:

– Ты же не изменишься, верно?

– Отчего?

– Оттого, что ты теперь знаменитость, хоть и малюсенькая…

– Ненавижу это слово – знаменитость.

– О, а как ты предпочитаешь именоваться? Звездой?

– Как насчет легендарного Декстера?

– Предпочитаю Декстера, который меня достал. Точно, как насчет Декстера, который меня достал?

– Завязывай, а, сестренка?

– Не мог бы ты прекратить?

– Что?

– Уличный жаргон, вот что. Ты же ходил в частную школу для богатеньких мальчиков, забыл?

– А я вовсе не говорю на жаргоне.

– Говоришь, когда превращаешься в мистера Телезвезду. Как будто ты продавец с рыбного рынка, который на минутку оставил свой прилавок, чтобы снять это модное телешоу!

– А ты говоришь с йоркширским акцентом, между прочим!

– Потому что я из Йоркшира!

Декстер пожал плечами:

– Я должен использовать всякие словечки, чтобы завоевать симпатии публики.

– А как насчет моей симпатии?

– Я все понимаю, но лишь ты одна из двух миллионов человек не смотришь мое шоу.