Пальцы в садовых перчатках ломают печать, разворачивая послание. Ровные, аккуратные строки почерка Бастиана. Впервые с момента развода он написал Веронике что-то кроме сопроводительных записок к выплатам.

«Веро, здравствуй. Мне сообщили о болезни Амелии, и эта весть взволновала меня. Что у вас случилось? Могу ли я чем-то помочь моей малышке? И да: я прошу у тебя разрешения повидаться с дочкой. Я очень прошу, Вероника. Как любящий отец, не как бывший муж. Бастиан Каро».

Руки, держащие письмо, опускаются. Вероника смотрит под ноги – туда, где пробиваются между плитами мощёной дорожки пучки травы. В день рождения Амелии он тоже просил о встрече. Её, не дочь. Двумя строчками, написанными в сопроводительной к алиментам.

– Мадам?.. – напоминает о себе горничная Мицуко. – Каков будет ваш ответ месье Каро?

– Мой ответ, – Вероника с треском рвёт волокнистый лист бумаги пополам, протягивает японке, – будет таким. Хочет повидаться с дочерью – пусть пишет письма ей и её уговаривает. Я же его на порог не пущу. Так и передайте.

Девушка снова кланяется, сложив перед собой изящные ладони. Забирает разорванное послание, прячет в карман.

– Благодарю, мадам Бойер. Я всё передам. До свидания.

Жиль Бойер стоит у запылённого оконца чердака и смотрит, как уходит прочь девушка, похожая на Кейко Дарэ Ка. Похожая так сильно, что он едва не забывает, как дышать.

– Ты же не можешь быть здесь, Кей-тян. Тебе, как и мне, здесь не место…

«Паршиво они за садом смотрят. В этих зарослях можно себе дом сделать и жить у этих придурков под носом круглый год. Стена в углу сада рушится, по стеблям плюща можно ходить, как по ступенькам. И охрана паршивая. Кажется, они следят только за тем, чтобы Советник из дома не смылся».

Жиль осторожно обходит вокруг особняка Каро вот уже шестой раз. Скрытый завесой из плюща, изучает передвижение людей внутри дома, прислушивается к голосам. Уже после второго прохода мальчишка имеет представление о том, где чьи апартаменты, какие места во дворе и саду не видны скучающим на крыльце охранникам и что примерно готовится семье Каро на обед. Но отнюдь не запахи съестного привлекли мальчишку. Не ради этого он ловит обрывки разговоров и прячется в живой изгороди близ открытых окон.

«Кто она такая? Что делает здесь? Неужели не понимает, что хозяин этого дома – мразь и убийца? Поговорить. Мне надо просто поговорить с ней, я смогу объяснить, что отсюда надо бежать. Как можно скорее и дальше, прятаться, чтобы Каро не нашёл».

Хрупает под ногой веточка, и Жиль замирает, скрытый нестриженым кустом самшита. Над ним – открытое окно кабинета Бастиана Каро. Слышен шелест перекладываемых листов бумаги, шаги по паркету.

– Пойди сюда, – распоряжается хозяин кабинета кому-то незримому, и мальчишка слышит другие шаги: торопливые, лёгкие. – Переоденься. Отвезёшь документы отцу в архив. Вот эту папку завезёшь в Ось, тут расчёты распределения кукурузной муки в следующем месяце на Третий круг. По секторам, не вздумай ничего перекладывать. Поняла?

– Да, месье Каро, – мелодично звенит женский голосок.

Снова шуршат бумаги, громыхает отодвигаемый тяжёлый стул. Женщина в кабинете тихонько ойкает, голос хозяина кабинета звучит неразборчивым шёпотом. Жиль опускает глаза, долго сверлит взглядом кусок каменной плитки у ног. Швырнуть бы его в окно, насладиться испугом семейки Каро, драпануть от охраны через изгородь… Нет, Жиль. Стой и жди. Скоро она должна выйти.

«А она ли это? Будто мало прислуги в этом доме, которую можно безбоязненно зажимать в своём кабинете», – сомневается мальчишка.