Когда я залезла внутрь, Северен зажег керосиновую лампу и надел пижаму, купленную на этот случай: она была ярко-голубая, в черную и желтую полоску, а на ее нагрудном кармашке были вышиты его инициалы. Он сказал мне горделиво и слегка наигранно:

– Я все предусмотрел.

Он открыл один из ящиков под койкой, вытащил бутылку шампанского и два металлических бокала. Мне пить не хотелось, но я пригубила, чтобы не ссориться. Потом, поскольку я молча, не поднимая глаз, сидела на одном из матрасов, он вздохнул:

– Хорошо. Я понял.

Закурил сигарету и вышел из фургона пройтись, пока я раздевалась. Прикрывая дверные створки, которые он оставил открытыми, я увидела, что он пошел и сел где-то неподалеку, на насыпи.

Я расстегнула платье и осторожно сняла его через голову. Вероятно, из-за шуршания ткани у самых ушей я не услышала никакого другого шума, но вдруг почувствовала, как кто-то схватил меня поперек тела и грубо зажал рот. Я даже не успела подумать, что это дурацкая шутка моего мужа. Чей-то чужой сдавленный голос тихо приказал мне:

– Замолчите! Не двигайтесь!

Мне показалось, что сердце выпрыгивает у меня из груди.

Руки, державшие меня, опрокинули меня назад, почти оторвав от пола. При свете лампы я увидела высокого, наголо обритого парня с бородой в грубой полотняной рубахе. От него несло болотом. Я была прижата к нему и только по звуку догадалась, что он запирает дверь фургона.

Затем он лихорадочно прошептал:

– Если будете меня слушаться, ничего плохого с вами не будет.

Он склонился надо мной, его темные глаза не отрываясь смотрели прямо в мои. Я не знала, что сделать, чтобы он понял, что душит меня, но, должно быть, он прочел в моем взгляде, что я слишком испугана, чтобы защищаться, так что убрал руку, зажимавшую мне рот. Не дав мне времени прийти в себя, он потащил меня, полуголую и задыхающуюся, к водительскому сиденью, продолжая говорить тем же глухим и лихорадочным голосом:

– Вы сядете за руль. Едем.

При этом он успел задуть лампу. Я хотела ответить чистую правду, что почти не умею водить машину, но он перебил:

– Слушайте, что говорят, или я вас убью!

Я перешагнула через спинку сиденья. Он остался позади, сдавив мне шею. Я не помнила, что нужно делать, чтобы завести мотор. Ощупью нашла зажигание. Тогда мужчина перегнулся через мое плечо, пока я оставалась в полной темноте, и включил фары.

Изо всех сил выворачивая руль, чтобы выехать на дорогу, я услышала, как, упав на пол, зазвенели бутылка искристого и бокалы. Мой безумный взгляд выхватил на дороге силуэт мужа. Заслышав мотор, он вскочил со своего места, босиком, и если я не могла разглядеть выражения его лица, то его жуткая неподвижность говорила об охватившем его потрясении. Да простит меня Господь, ну вылитый бедолага, брошенный в свадебную ночь в пижаме неизвестно где.

Мы ехали в сторону материка. Мужчина терял терпение и орал мне прямо в ухо, чтобы я поторапливалась. Я ехала так быстро, как могла, но наша колымага с мотором «как новый» едва выжимала шестьдесят.

При выезде с полуострова начинался тридцатиметровый мост через засыпанный песком морской пролив, который заливает только во время равноденствия, когда приливы особенно высокие. Задолго до моста мужчина велел мне остановиться и выключить фары. Я обернулась, чтобы на него посмотреть. Он сидел на койке, куда я положила свое платье, шнурки его грубых ботинок были развязаны. Его брюки и рубаха из того же толстого полотна были выпачканы грязью.

Он связал шнурки в один, потом внезапно, как кот, вскочил на ноги и сорвал у меня с шеи, сильно дернув, висевшую на ней цепочку. Мне в общем-то не было больно, но я не смогла сдержать крика. Он замахнулся своей устрашающей ручищей: