Мы оделись, умылись и поплелись уже на утреннее построение.

— Ты вообще можешь не спать? Как робот? — вдруг спросил Фогель. Впервые заговорил со мной с тех пор, как мы попали сюда. То есть за пять лет. Я настолько удивился, что даже обернулся по сторонам.

— Ты со мной разговариваешь?

— С тобой. Не с этими же трусами.

Вот так просто кинул он слабых, чтобы быть поближе к сильному. Я даже не удивлен. И, пожалуй, чтобы перестать тусить в карцере, можно сделать вид, что я принял дружбу невольного лидера нашей возрастной группы.

Тем, кто постарше, было наплевать на малышню, а те, кто младше, жили в другом корпусе, очевидно трясясь, как осиновые листы на ветру.

В военную школу Швейцарии попадали в десять лет. Меня отправили в восемь. Проблем с обучением и адаптацией у меня не было. Я все детство провел в подобном месте.

Меня подобрали совсем младенцем и отправили в лагерь, где были несколько десятков таких малышей. Первое, чему мы научились, это подчиняться хозяину, как собаки. Потом уже стрелять. Ломать кости. Выживать. Убивать. И когда приходил заказ на нужного человека, нас покупали. Именно так я оказался в доме Распутиных. Они были моим заданием. И для меня до сих пор загадка, каким образом я оказался сыном главы семейства.

Я планирую эту загадку разгадать, потому что сейчас меня устраивает Мира как сестра. Но я не уверен, что хочу, чтобы так было всегда.

Я доберусь до правды.

Надо только выбраться отсюда.

— Сядем вместе на занятиях? — предлагаю Фогелю, и он словно этого и ждал. Кивнул довольно бурно и растолкал тех, кто с ним дружил.

С тех пор он стал повсюду за мной ходить. По ночам мы вылазили из замка, шатались по деревне в поисках приключений, а днем много занимались спортом. Остальные парни тоже вскоре подключились. Мы даже стали участниками местных соревнований среди обыкновенных школ. И выиграли, за что нам снова разрешили посетить хоккей.

До появления отца оставалось еще пара недель, а весна во всю вступала в свои права. Но озеро было еще замерзшим, и рыбаки там тусовались, как пчелы возле варенья.

— Мой отец ненавидит рыбалку, — заметил Фогель, пока мы ехали на хоккей на автобусе. — Говорит, только бездельники могут вот так часами сидеть и страдать хренью.

— Твой отец гораздо удачнее рыбачит в озере проституток, — усмехаюсь я, отворачиваясь. Он много рассказывает о своей семье. Сестре. Младшем брате. И, конечно, родителях, настоящих королей ювелирного мира Европы.

— Так делают все богатые люди. Если он может себе это позволить, почему бы ему не иметь много женщин? Тем более, он еще ничего.

— Пивное брюхо и второй подбородок?

— Он много работает.

— Мой отец тоже много работает. Но у него одна женщина и нет пивного пуза, — и это все, что он узнал о моей семье, хотя мы и провели вместе по сути четыре месяца.

— Может, у него просто нет сил на других? — смеется Фогель, а мне хочется его смех ему в глотку засунуть, но я как обычно сдерживаюсь. За последнее время я был в карцере всего один раз. Я надеюсь, что когда отец приедет, то, увидев, что мне можно доверять, заберет меня отсюда.

— А может, просто он не хочет унижать женщину, которую выбрал, грязью проституток? Тем самым не давая установку своим детям, что так поступать норма?

— У тебя же сестра?

— Да. И она не станет той, кто будет терпеть измены.

— Ты этого еще не знаешь. Ей сколько?

— Десять лет. И да, я много чего не знаю. Но уверен, что ее муж ей изменять не будет.

На этом разговор как-то завершился. Тем более, что мы подъезжали к ледовому дворцу, и парни со всех сторон начали гудеть в нетерпении.