— Как зовут господина? — наконец я осмеливаюсь заговорить с ней, не узнавая свой тихий и безжизненный голос.

— Амир Ибн Аль-Мактум.

Сглатываю, а в голове начинают вращаться винтики. Что если я скажу, что принадлежу другому господину? Может, тогда я смогу избежать того, к чему меня так усердно отмывали и наряжали. Я ведь не глупая… все понимаю.

— Это… — облизываю губы, увлажненные фруктовым маслом, — это какая-то ошибка. Я принадлежу Джафару.

Сама сказала. Слова вырвались бездумным ветром.

— Фантазерка ты, хабибти (прим. автора – моя милая).

Почему не верит мне?

Женщина заканчивает надевать на меня тот самый костюм и подводит к зеркалу, завороженно проводя пальцами по обвешанному золотом топу. Я и сама позволяю себе насладиться красотой и проскользить взглядом по красиво убранным в косу с золотом волосам. Не удерживаюсь и провожу по ним пальцами, невесомо, будто жалея себя и успокаивая. Но затем мое лицо прикрывают шелковым чачваном

— Джамиля (прим. автора — красивая). Идем. Хозяин ждет.

Женщина открывает высокие двери и выводит меня в длинный коридор, который я стараюсь не разглядывать, смотря только на закрученные носки туфель. Какая же я несчастная. Пошла против всех, а оказалась в еще большей беде. Одна. В чужой стране. И бороться сил нет. Да и будет ли толк в моем упрямстве? Накажут и глазом не моргнут. К сожалению, я имею представления о такой жизни. Я сбежала из нее. А теперь меня ведут как на убой, и у меня даже слез не осталось. Мысли приглушаются причитанием старушки, потом слышится звук открывшихся дверей, а после меня заводят в просторную комнату с приглушенным светом и ароматом жасмина. На мгновение я позволяю себе насладиться им, не сразу понимая, что на тахте, раскинувшись, как переевший тигр, лежит мужчина, выкатив наружу круглый живот.

— Подойди, — подманивает он меня пальцем, усыпанными перстнями. Но я стою на месте, будто приросшая к полу. Оборачиваюсь, а старухи и след простыл. — Подойди, сладкая, потанцуй для своего господина. Хочу рассмотреть свой подарок поближе.

Не могу. Ни подойти, ни тем более станцевать. Страшно настолько, что мышцы все атрофировались, я вообще удивляюсь, как еще стою под этим липким взглядом темных мужских глаз. Жутких. Бешеных.

— Мне что, приволочь тебя за волосы?! — мужчина, мурлыкающий как кот, за жалкую секунду свирепеет до животного оскала. — На колени, шармута (прим. автора — шлюха).

Каждое слово отпечатывается ожогом на коже. Я не такая! Не шлюха! Меня украли! Я другому предназначена!

Мне хочется прокричать все это в его отъевшуюся рожу. Однако я молчу. Знаю, что, если открою рот, разозлю его еще больше. А то он и вовсе меня убьет. Не принято нашим женщинам перечить господинам. Но я давно грешна перед Аллахом. Только быть грешной перед собой для меня страшнее. Внутри будто струна натянута, сделай шаг — и сама себя порежу.

Гордая. Отец всегда ругал меня за это. А я не могу ничего с собой поделать. Как представлю, что эти жирные руки коснутся самого сокровенного, так внутри все сжимается. Исчезнуть хочется. Сгинуть в раскаленной преисподней. И я сама прокладываю себе туда путь, когда прикусываю до боли язык и качаю головой. Отказываю господину. Потому что не хочу его прикосновений. Не желаю, чтобы меня испачкали, как обычную наложницу, готовую для плотских утех своего хозяина. Видимо, в утробе я была испорчена, раз до сих пор не смирилась со своей участью. Кажется, я всю жизнь прожила в чужом мире, а сейчас попала в самое пекло ада.

Мужчина едва ли не багровеет, а мне дышать становится трудно, а потом… потом он откидывает полы халата и вынимает оттуда хлыст.