— Ненавижу! — орала я, пуская безумие по макушкам деревьев. Вопила так, чтобы разрушить эту принадлежащую ему тишину, разбить спокойствие. Смотрела в бликующее от пламени камина окно и визжала. Знала, что слышит. Была уверена, что смотрит… — Ястреб, я тебя ненавижу!

И стоило мне прокричаться, как из-за резкого поворота выскочило желтое такси.

— Вы заказывали? — сухонький старик открыл окно, осматривая мое заплаканное лицо. — Вы Арина?

— Да… Но я не заказывала, да и денег у меня нет!

— Так оплачено же, — он усмехнулся и кивнул на заднее сиденье.

И я села. Хотелось просто убраться отсюда, сбежать, чтобы не чувствовать пристальный взгляд в спину. Хотелось раствориться, исчезнуть.

Для чего увёз? Почему дал уйти?

Зачем я ему, в конце-то концов?

Точно, зверь… Только не тот, кто челюсть вокруг твоей шее тисками сжимает, а тот, что кругами водит, пока ты в капкан не упадёшь, откуда уже будет не выбраться.

Дедок подпевал радийным песенкам, вилял по заснеженной трассе, везя в сторону рабочего посёлка «Рябинка». Печка дула теплом, меня даже разморило немного, веки стали слипаться.

Я представляла крошечную однушку, ощущала мягкость кресла, в котором было так приятно спать. Света обнимет, заварит чай и выслушает не потому что должна, а потому что настоящий друг. Слезы высохли, воспоминания о Ястребе стали блеклыми. Всё закончится. Непременно закончится… И я почти поверила в свою мантру, когда резкий вскрик водителя вернул в реальность.

— Чёрт! Вот это да!

Рванула корпусом, прижимаясь к передним креслам. Из горла вырвался крик… Чёрное небо раскрасило зарево пожара, будто северное сияние. Вокруг черного от гнили барака столпились жильцы, черные от копоти, а пожарные отчаянно пытались спасти эту рухлядь, что стала моим домом.

Старик притормозил, свернул к обочине, не решаясь проезжать дальше.

Еле передвигала ногами. Скулила и рыдала. Всё стало медленным, как в кино… Еле открыла дверь, вывалилась прямо в снег, еле передвигала ногами. Скулила и рыдала. Голоса людей превратились в гул горя, а здание почти полностью спряталось за языками пламени.

— Это ты! Ты во всём виновата! — внезапно со спины на меня кто-то набросился.

— Света? — её голос едва ли можно было узнать. Обычно спокойная, робкая, немного писклявая подруга сейчас вопила, как обезумевшая.

— Из-за тебя у меня ничего не осталось! — она сжимала руки на моей шее. Толпа была так увлечена пожаром, что на нас никто не обращал внимания. Всем было все равно… А моя подруга, ударив меня под колени, повалила в снег. — Ломается она… Ей чёрную икру на блюдечке приносят, а она нос воротит! Ты знаешь, как умер мой папа? Долго…Медленно. Мучительно… У меня на руках! У нас не было денег на лечение, на хоспис! Этот дом, пропахший его смертью, был единственным, что мне досталось! Осталось от семьи! Но ты и его спалила! Будь проклят день, когда я впустила тебя на порог. Убирайся, Арина! Убирайся! Только знай, что Ястреб тебя всё равно заберет, а теперь думай, сколько душ ты согласна погубить, барахтаясь в борьбе со стихией, что сильнее тебя? Сколько?

Рыдания мои превратились в истерику. Воспоминания об умирающей от рака мамы стали такими яркими, жгучими, будто вчера я видела её, больную, ослабленную. И дело не в том, на каких простынях умирать. У отца были деньги, но порой жизнь делает такой вираж, что богатые и бедные становятся равными в своих бедах. Нельзя откупиться от судьбы деньгами. Нельзя… Она тебя настигнет и в бараке, и в шикарной сталинке с видом на центральный проспект. Вот где нет тех, кто всегда кого-то главнее. И Света этого не понимала. Мы столько лет дружили, она оплакивала со мной маму, а сама копила злость… Виня меня во всем, что произошло в её жизни плохого.