– Мы знакомы с ним, – понизила голос Глума. – С бургомистром.

– Так и он был черным егерем? – вытаращил глаза Дойтен.

– Нет, – рассмеялась Глума. – Ты можешь хранить тайны, усмиритель?

– Я их умею хоронить, – твердо сказал Дойтен.

– Ну, тогда, – Глума задумалась, – считай, что когда-то мы встретились на охоте.

– И где же тут тайна? – не понял Дойтен.

– Встреча и есть тайна, – развела руками Глума. – Храни ее нераспечатанной. Может быть, станешь бургомистром когда-нибудь.

– Бог мой… – пробормотал Дойтен. – И тут тайна? На охоте, говоришь? Моя беда в том, что я мало времени уделял в жизни развлечениям? Хотя как раз им я и уделял все свое время… Но я не слишком хороший человек, уверяю тебя, Глума. Не болтун, тут ты не волнуйся. Но так-то… Даже здесь сначала пытался уладить собственные дела. Надеялся навестить старую подругу. Не по возрасту старую, по знакомству. Не был в городе три года, не случалось оказии, но присылал ей подарки. Редко. Раз в полгода. У нее двое детишек было, их забрали родные. Не мои дети, просто детишки. А ее убил зверь. Она та самая молочница.

Дойтен выдохнул, помолчал несколько секунд, ущипнул себя за нос и добавил:

– Я еще и поэтому не ударил ножом звереныша. Защемило что-то.

Клокса трясло. Нет, конечно, он вылетел из ратуши не в таком смятении, как пятнадцать лет назад из гарской гостиницы, но его трясло и поочередно бросало то в жар, то в холод. И не из‑за надоедливого, наглого книгочея, который сказал ему что-то непонятное, или почудившегося Эгрича. Нет, его трясло от того, что все совпало. Включая и головную боль, которая только теперь стала ясной – окончательно поселилась в голове, уперлась твердыми пятками в затылок и стала стучать кулаками по вискам. Уезжать. Закончить с этим поганым драконом, кем бы или чем бы он ни оказался, и уезжать. А уже дома, в каморке на окраине Сиуина, выбраться в садик с облетевшей листвой, сесть в резное кресло, наполнить кубок и не отрываясь, смотреть на белые вершины Рэмхайна, которые всегда видны между крыш. Одно плохо: никто не ждет там судью Клокса, не случилось как-то создать ему семью. То времени не было, то не с кем, а потом уж и не надо. Никто его не ждет дома, разве только бочонок хорошего одисского вина…

Клокс расправил плечи и окинул взглядом площадь. Народу на ней было не особенно много, разве только слуги галдели у ратуши, всхрапывали лошади, да зеваки толпились чуть поодаль, у храма. По правую руку и в центре площади стучали молотками плотники и махали кистями маляры, возводя игрища для забав и спешно наводя блеск перед скорым шествием на прикрывающие реку торговые ряды. За ними, за низкой стеной городской цитадели, на другом берегу реки высилась сложенная из серого камня башня летнего королевского замка, который сам король Сиуина не жаловал, присылал сюда своего братца. Левее в проеме ворот изгибался над узкой речкой Дарой древний каменный мост. За ним играли на осеннем ветру шатры торжища. Еще левее темнела древняя часовня, а возле нее высилась громада недостроенного храма, который вместе с будущим куполом должен был сравняться с храмом в Сиуине, и уж точно перещеголять похожий храм в Гаре.

– В Гаре… – с отвращением пробормотал вполголоса Клокс, сплюнул, поклявшись, что не пойдет сегодня в храм, пусть там Юайс и разбирается с этой своей смазливой ученицей; судья должен вершить дела, а не копаться в них, словно мусорщик. Да и зачем ему дался этот Гар? Пятнадцать лет прошло. К тому же там даже колокольни такой нет. Вон золотое колесо с восемью спицами – сияет на осеннем солнце. Точно такое же, как поганый рисунок на макушке холма в Гаре. Восемь линий. Восемь отрубленных голов. И обугленная мерзость в самом центре… Нет, не будет сегодня ни старания, ни усердия. Надо остановиться. Отдышаться. Разогреть нутро теплым вином. Поговорить с кем-нибудь…