Сидел на иве ворон
И перьями сверкал,
А пахарь шел за плугом
И громко распевал:
«Свежа, как розовый бутон,
Молочница моя,
Я по уши в нее влюблен,
А девица – в меня!»
Так пел крестьянин на ходу,
Ведя по пашне борозду.
«Не нужно мне палат златых,
Богатства в сундуках,
Люблю молочницу мою
С румянцем на щеках.
Когда она доить коров
Шагает по росе,
Она, как Феба, хороша
В простой своей красе!»
Так пахарь пел, и все вокруг
Звенело песней – лес и луг.
«Моя любовь резва, юна,
Жизнь за нее отдам,
В холщовом платьице она
Не хуже модных дам.
Нежна, как лилия в лугу,
Как в гнездышке птенец…»
Встряхнулся ворон на суку
И каркнул: – Молодец!
Так пахарь на ходу слагал
Свой деревенский мадригал.
Наш ворон тоже был влюблен
И, чувствами объят,
Старался тоже сверху он
Прокаркать что-то в лад.
А пахарь шел и глотку драл
И нажимал на плуг,
И громким эхом отвечал
Ему весь мир вокруг:
«Люблю молочницу мою
И во всю мочь ее пою!»
Я к небесам утратил пыл,
От похотей земных устал,
Я сон прекрасный возлюбил –
И Ад против меня восстал.
Ценой утраченных отрад
Стяжал я вдохновенья дар
И, радости бессмертной бард,
Возжег в душе небесный жар.
Любимую я потерял,
В ней было все мое добро;
Но я у солнца луч украл
И превратил его в перо.
Я жизнь и славу пережил,
Преодолел земную глушь
И дух свой вольный приобщил
К бессмертному созвездью душ.
Пойдешь ли, милая, со мной –
о девушка, пойдешь ли ты
в туман и холод ледяной,
в ущелья мглы и темноты –
туда, где не видать не зги,
где в никуда ведут шаги
и ни звезды во мгле ночной, –
пойдешь ли, милая, со мной?
Где вал восстанет выше скал,
и в прах осядет горный кряж,
и превратится пик в провал,
и мир исчезнет, как мираж, –
не испугаешься ли тьмы,
где будем мы – уже не мы,
где нет ни рук, ни губ, ни глаз,
где братья не узнают нас?
Пойдешь ли, милая, со мной
в ту смерть, несходную с земной,
где станем вместе ты и я
жить без имен и бытия –
жить вечно – и ничем не быть,
лишь зыбкими тенями плыть
в пустой бездонности небес –
другим теням наперерез?
Готова ли ты жить, скажи,
в таком краю, где нет межи
меж настоящим и былым,
где мертвые равны живым?
Тогда ступай вослед за мной
глухой стезей в туман ночной.
Не бойся пугал тишины –
мы с вечностью обручены.
Я есмь – но что я есмь, не знаю; слово
Забыто, как я сам для всех забыт;
Я есмь самоуправец бестолковый
И самоед – ловец своих обид
В мучительных, туманных снах былого;
И все-таки я есмь, я жив – болит
Душа, но я живу – в забвенье, в горе,
В ничтожестве, часы и годы для
Под вечный шум не молкнущего моря, –
Как на песке руина корабля.
Я всем чужой (кому ж ярмо на шее
Захочется) – чем ближе, тем чужее.
Скорей бы мне уйти из сей пустыни
В тот край, где нет ни плача, ни тревог,
Чтоб с милым Богом пребывать отныне
И спать, как в детстве, – спать, не чуя ног,
На ласковом лугу, как на холстине:
Внизу – трава, вверху – лишь купол синий.