– Очаровательные глазки… очаровали вы меня… В вас много жизни, много ласки…

– Анна! – воскликнула хозяйка усадьбы, кутаясь в плед. – Как можно петь такую пошлость?

– Моя мать пела мне перед сном эту песню, – извиняющимся тоном произнесла Акулина. Мысли ее были неподалеку – возле лесной опушки, в старой усыпальнице, где ей предстояло «свидание» с прогнившим трупом.

– Мать пела тебе песню со столь сомнительным содержанием? Мне жаль тебя, девочка! Очарование глазок – сомнительная радость, и вряд ли приведет к достойному финалу.

– Уж не к замужеству точно! – хихикнул Никифор Иванович, скрипнув своим креслом. Акулина услышала неприятный подтекст в этой фразе и очень сильно разозлилась. Ей стоило усилий, чтобы не одарить развеселившегося мужчину ответной колкостью. Сделав несколько глубоких вдохов, мошенница произнесла почти доброжелательно:

– Я заварила чудесный чай. С душицей и еще пару трав добавила. Днем была в лесу и кое-что подсобрала.

– Из твоих рук – хоть яд! – отшутилась Анна Павловна.

Пожилая дама поправила белый накрахмаленный чепец, в который по сложившейся традиции обряжалась каждый вечер и покорно кивнула.

– Спать будете крепко! – пообещала Акулина.

Со сном в последнее время у хозяйки поместья были сложные взаимоотношения. Поводов к беспокойству у пожилой дамы, ведущей размеренный образ жизни в тихой провинции вдали от городской суеты, не было, однако многие ночи она не смыкала глаз и, глядя в потолок, размышляла о различных глупостях. Ночи казались слишком длинными, и к утру она оказывалась истерзанной тяжелыми думами и уставшей. Акулина предпочитала крепко спать в темное время суток (за исключением тех ночей, когда приходилось грабить людей, которым она прислуживала), однако не раз скучающая Анна Павловна приходила в спальню служанки, будила ее и требовала развлекать.

– Чай остынет! Вы ведь предпочитаете горячий, Анна Павловна, – Акулина поторапливала хозяйку поместья. Где-то закричал филин, и хозяйка поместья встрепенулась:

– Молчал столько лет и на тебе! Не к добру кричит!

– Вот и перед смертью тетки кричала птица! – подхватил Никифор Иванович.

– Откуда вы знаете, что филин кричал перед смертью вашей тетки? Вас тогда еще даже на свете не было! – еле слышно уточнила Акулина, сердце ее сжалось от беспокойства, и она уставилась в темноту пустым взором.

– Земля слухами полнится! – недовольно пробурчал пожилой мужчина.

Акулина испугано вслушивалась в ночные звуки природы и ощутила, как неприятный холодок щекочет ее внутренности.

– Помоги же мне, глупая? – прокряхтела Анна Павловна, пытаясь выбраться из кресла-качалки.

Примерно через час в доме была гробовая тишина – все спали, напившись душистого отвара. Акулина забрала свои вещи и поспешила покинуть дремотное царство. На улице было темно, словно кто-то нарочно погасил звезды не желая освещать дорогу девице.

– Тьма есть не что иное, как отсутствие света, – прошептала девица с опаской, до склепа она добиралась почти наощупь.

– Вы не спешите, мадмуазель! – насмешливо воскликнул Василий, затягиваясь папироской, и добавил, указывая на темную дыру – вход в гробницу: – Милости просим в заупокойный мир!

Акулина не торопилась войти в жуткое и тесное помещение и, сложив руки на груди, дождалась, пока бесстрашный человек досмолит свою сигарку и первым войдет в логово «богатой» покойницы.

На следующий день после ограбления Василий на пару с любовницей вернулись в петербургскую квартирку, в которой хранились их немногочисленные пожитки. Акулина молчала всю дорогу, на вопросы отвечала кратко и сухо. Молодой мужчина понимал, что его впечатлительная барышня никак не может забыть откатившуюся голову в гробнице, но обсуждать этот неприятный нюанс не желал. Он предвкушал веселые деньки после того, как продаст добытые рубины и об этом были все его мысли.