Где-то далеко внизу под ним уродливым многосторонним узором застыл дворец Крадобора, гусеницы складов, паутинки дорог. Все это мерзкой опухолью прижалось к морю, будто на берег выбросило гигантское чудовище, уже мертвое, которое теперь гнило и мешало дышать всему живому.

– Да будет так! – то ли самому себе, то ли солнцу над головой шепнул Викентий, прижимая к себе маленького комнатного пса.

Пламя вырвалось изнутри и залило все, вспыхнув нестерпимо ярко. Собака заскулила, но, кроме этого, звуков почти не было – лишь тихое шипение внизу, словно кто-то вылил воду на раскаленные камни в костре.

Раздался треск. Владения Крадобора начали сжиматься, будто из надувной игрушки выпустили воздух, стягиваться в одну точку, сдуваться и мельчать.

Викентий понял, что внизу происходит нечто страшное. Но то, что он поступил по-своему, оправдывало все на свете. Уже не видно было зданий, массивных башен, крытых тесом крыш складов и казармы, они исчезли, оставив на берегу светло-желтое пятно нетронутого песка, как и выглядел берег задолго до появления здесь человека. Словно новая кожица затянула ожог, говоря: жизнь продолжается.

Осталась еле различимая темная точка на песке, к которой он падал сейчас с высоты.

Подлетев ближе и мягко опустившись на песок, аптекарь увидел, что там стоят все владения Крадобора, вероятно, с ним самим внутри: миниатюрная, не больше небольшой шкатулки, копия замка купца, дома, башни, заборы, ворота. Если присмотреться, можно было увидеть совсем уж крошечных людей, в панике мечущихся по двору. Поднялось и опало облачко от выстрела, но самого звука слышно не было.

Викентий опустил собаку на песок рядом и размотал резиновые кольца, освобождая лапы.

– Потерпи. Отведу тебя к графине, все будет хорошо. А купеческие хоромы с собой прихвачу, у меня давно в кабинете столик пустует.

Он принюхался: еле заметно от результата его магических опытов тянуло сгоревшей кашей и давно несвежей рыбой.

– Придется колпаком сверху накрыть. Стеклянным. Зато на века сработано.

Викентий рассмеялся и сунул странную копию исчезнувшего дворца подмышку. Собака, фыркая, семенила рядом, иногда отдергивая лапки от чересчур уж горячего песка. Иногда им казалось, что где-то далеко-далеко звонкий мальчишеский голос выкрикивает: «Счастье! Кому немного счастья?». Тогда аптекарь останавливался и прислушивался, а комнатный пес просто приподнимал уши и смешно водил в воздухе остроносой мордочкой.

День еще не перевалил через середину, а маленькое счастье, обещанное Миклашем, уже состоялось. Внезапно Викентий понял, что давным-давно мечтал об этом дне, мечтал стать свободным от чужого зла. Оставалось немало плохого и внутри, но… Маленькое счастье – быть самим собой. Не лучшим из людей, конечно, это пустые мечты, мальчишество. Пусть Миклаш старается, у него же… большой опыт. Но и не худшим из них.

Достойным того цветка, что танцует на ладони каждого; главное, посмотреть вовремя.

Каких только облаков не бывает!

И кучевые, и перистые, похожие на легкую дымку, размазанную по небу зубной щеткой, и грозовые. А еще перламутровые – страшные. Но это на Земле, там они меняются все время. А здесь висят постоянной ровной пеленой, заслоняя местное светило. Серые будто покрывало, мутные, плотные.

Здесь – это… Забавно, но имен у открытой планеты целых два. Капитан величает Афродитой, как раз из-за облачности и воспоминаний о Венере, а вот шутник Вольски обозвал Слюной по случаю блестящих болот, которых здесь навалом. И хоть тресни, второе прилипло сразу, а вот богиня любви никак не приживается. Хотя в рапорт занесли именно Афродиту – против капитанского мнения не пойдешь.